КПРФ Северское отделение

В. БУШИН.

ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ МОГИЛА

1 сентября 1994 г. воины, вернувшиеся на Родину из Германии, возложили 27 букетов гвоздик к Кремлёвской стене, где спят наши прославленные полководцы. Из газет.

Говорил фронтовик двадцать третьего года рожденья,
Что из тех, у кого за спиной Сталинград и рейхстаг.
Он божился: «Ей-Богу, не сон, не мираж, не виденье.
Всё я сам это видел, и всё было именно так».
И опять повторял: «Не легенда, не сказ, не былина…
Навсегда сохранит в своём сердце родная земля
День, когда наши внуки вернулись домой из Берлина
И под знаменем красным прошли по Тверской до Кремля.
Двадцать семь у них было букетов слепительно алых.
И с поклоном сыновьим возложили их все у стены
На могилы прославленных маршалов и генералов,
Незабвенных героев великой народной войны.

Но могиле одной командир запретил поклониться,
Положить в изголовье хотя бы гвоздичку одну.
И косились солдаты, и мрачнели солдатские лица,
Ибо с помощью их ещё раз оболгали войну.
Сколько лет уже лгут и не могут налгаться до сыта.
На могилы плюют, разбивают кресты и гробы…
Ах, как хочется им, чтобы правда была позабыта!..
Как назвать их? Антихристы. Нелюдь. Рабы.
И в кругу нашем редком уже, но по-прежнему братском
Тяжело мне, товарищ, и мерзко о них говорить.
И скажу лишь одно: в сорок третьем под Гжатском
Не доверил бы им даже кашу солдатам варить.

И в душе проклиная запрет скудоумно греховный,
Уходили солдаты за скорбным отрядом отряд…
Вдруг один обернулся: – Спи спокойно, Верховный,
Мы припомним и это, – ведь настанет и наш Сталинград…

А когда уж луна окоём озарила московский,
То очнулись герои, преступив роковую межу.
И сказал самый младший, изгнанник Литвы Черняховский:
– Разве он допустил бы? Я гвоздики ему положу.
Маршал Жуков шагнул, под луною сверкнув орденами:
– Вспоминаю о нём каждый раз, как вокруг погляжу.
Этот смрад и развал, спор и кровь меж страны племенами
Разве он допустил бы? Я гвоздики ему положу.
Адмирал Кузнецов, от него претерпевший немало,
Поднял руку: – А я лишь о том вам скажу,
Сколько гаваней лучших у нашего флота не стало!
Разве он допустил бы? Я гвоздики ему положу.
И погибший в плену его первенец Яков явился.
– Мой отец, – он сказал, – был уверен: я честно умру.
И менять на фельдмаршала – сына не стал, не решился.
Он иначе не мог. Дайте пыль я с могилы сотру…

И один за другим его маршалы и генералы
Подходили за сыном к могиле и клали цветы.
Это видел я сам,» – мой рассказчик закончил устало.
И ревниво добавил: – Неужто не веришь мне ты?

«Омское время» № 38, сентябрь 1994 г.