БАРСКАЯ СЛЕПОТА
На одном из недавних (20 марта) «Воскресных вечеров с Владимиром Соловьёвым» на телеканале «Россия 1», ставших ежедневными в связи с крымскими событиями, ведущий, комментируя коллективный протест ряда деятелей культуры против позиции России в этих событиях, не без иронии заметил, что деятелям культуры вообще-то в политике разбираться не обязательно.
Утверждение сомнительное, но, увы, отражающее сегодняшнюю реальность. Подтверждением тому стало появление в финальной части программы известного кинодеятеля Никиты Михалкова.
НЕТ, ЕХАТЬ В СТУДИЮ он, конечно же, не соблаговолил: не барское это дело — снисходить до личного присутствия. Телевидение явилось к нему на дом, в роскошный кабинет, откуда он с видом всеведущего гуру и обращался к нации и миру. Начал Никита Сергеевич во здравие, назвав воссоединение Крыма и Севастополя с Россией актом восстановления исторической справедливости и прекраснодушно помечтав, как было бы прекрасно и благородно, если бы восстановление это произошло по воле самой Украины, которая могла бы преподнести нам черноморскую жемчужину на блюде с рушником вышиванным. Реальность, однако, подобным мечтаниям, как мы видим, отнюдь не соответствует. Ну да ладно, художнику мечтать не запретишь. Как и любить власть с той же широкой душевной отдачей, как любит её Михалков, с той же страстной влюблённостью в начальство, которая его обуревает. Но вот то, что было дальше, в формат мечтаний никак не укладывается.
А начался показ документального фильма Н. Михалкова «Лёгкое дыхание Ивана Бунина», ради чего, возможно, Никита Сергеевич и соизволил поучаствовать в передаче. Фильм чётко делится на три составные части, которые, впрочем, перемежаются. Во-первых, своего рода экранизация бунинских «Окаянных дней», то есть нарезка тщательно отобранных кинокадров, изображающих буйные толпы уродов в человеческом облике и озвученных цитатами из одной из самых мерзких и лживых книг в истории русской литературы, которой, по хорошему-то, ей, литературе, стоило бы устыдиться и вычеркнуть её из своих святцев. Как известно, в основе этого произведения — записи Бунина о революционных событиях, разворачивавшихся в Москве 1918-го и в Одессе 1919 года. Да, в отличие от своих собратьев по писательскому цеху, таких, как Горький, Маяковский, Блок, Есенин, и многих других, услышавших «музыку революции», осознавших историческую значимость и величие происходившего, Бунин воспринял Октябрь не просто как национальную катастрофу, но как полное и безоговорочное крушение страны, как олицетворение и торжество самых мерзких сторон человеческой природы вообще и русского характера в частности. Именно это и запечатлено в «Окаянных…», ставших памятником не столько истории, сколько исторической слепоты большого писателя, не сумевшего подняться над своей классовой ограниченностью потомственного дворянина и примитивным барским чистоплюйством. Это отношение к революции Бунин пронёс через всю жизнь, активно сотрудничая с антисоветчиками за рубежом.
На то, что «Окаянные…» написаны с явным перебором, внимание автора обращали многие современники. О том, как тяжело читать это накопление гнева, ярости, временами бешенства, ему говорила и отметила это в своём «Грасском дневнике» состоявшая в близких отношениях с Буниным Галина Кузнецова. Да и сам Бунин свидетельствует: «Часто вспоминаю то негодование, с которым встречали мои будто бы сплошь чёрные изображения русского народа». О ком это? Оказывается, о тех, «что вскормлены, вспоены той самой литературой, которая сто лет позорила буквально все классы, то есть «попа», «обывателя», мещанина, чиновника, полицейского, помещика, зажиточного крестьянина — словом, вся и всех, за исключением какого-то «народа» — безлошадного, конечно, — и босяков». Поразительно: «какого-то народа»! И это говорит человек, друживший с Чеховым, человек, на столике которого в ночь его смерти лежало «Воскресение» Льва Толстого. Иногда кажется, что в этой исступлённой ненависти к революции не обошлось без патологии. «Всё читаю, всё читаю, чуть не плача от какого-то злорадного наслаждения, газеты, — замечает за собой Бунин. — Вообще этот последний год будет стоить мне, верно, не меньше десяти лет жизни!» «Злорадное наслаждение» — каково!
Во-вторых, документальный фильм как бы анонсирует/рекламирует новую игровую ленту Михалкова под рабочим названием «Солнечный удар» — тоже по Бунину. Материала сравнительно небольшого рассказа о мимолётной любовной связи молодого поручика и прекрасной незнакомки, встреченной им на волжском пароходе, для полнометражного фильма, конечно, недостаточно. Михалков решает сплавить, точнее, столкнуть в одном кинотексте, казалось бы, несопоставимые лиричнейший «Солнечный удар» и шокирующие «Окаянные дни» — два контрастных, несопоставимых мира, чёрное и белое, земля и небо, рай и ад. Таким образом, Михалков встраивается в затылочек к Бунину в общих для них исторической слепоте и барском высокомерии.
Да и сам облик режиссёра в фильме красноречив. Модные очки, меняющиеся от кадра к кадру, на пальцах кольца с крупными камнями. На фоне массивного стола, за которым он восседает, — высокие книжные стеллажи. Словом, олицетворение положительности, полноценности, состоятельности, самодовольства — тех самых качеств, которые были наиболее отвратительны великой русской литературе, служителем которой, при всём вышеотмеченном, был Бунин. А какова омерзительная сцена поучения «положительным» Михалковым и сановитым священнослужителем пьяненького мужичка, который просит у «господ» на бутылочку! «Пить грешно», — наставляет батюшка и на глазах убогого мужичка, под хихиканье Михалкова, выливает на землю остатки водки из четвертинки, извлечённой из кармана трясущегося бедолаги. Невольно вспомнились при этом славословия Михалкова в адрес крепостного права, когда, по его словам, отношения между помещиком и мужиками были, как между отцом и детьми, почему ему и полагалось сечь их за проступки. Можно себе представить, как воспитывал бы Никита Сергеевич таких вот непутёвых подданных.
Наконец, Михалков в фильме очень сокрушается о том, до какой разрухи довели русскую землю его ленивые, бездеятельные соотечественники, словно бы не замечая (какая удобная барская близорукость!), что разруха эта — плод разрушительной деятельности тех самых нынешних «строителей капитализма», служить которым он нас призывает, тех, что пустили под откос великую Советскую державу, а теперь судорожно ищут крайнего. Правда, делает это порой так неуклюже, что, право, неловко за него становится. Например, воспевая обожаемого им президента Путина, вдруг задаёт и повторяет, видимо, риторический, по его мнению, вопрос: а кто лучше? Помилуйте, что за логика, это что ж получается: на безрыбье и рак рыба? Интересно, возрадовался ли президент такой похвале?
Что ж, выходит прав Владимир Соловьёв: плоховато у некоторых худтворцов с политической грамотёшкой. А может, дело в другом — в том, что даже большой талант не всегда способен возобладать над классовыми интересами художника, подчас выливающимися в крайние формы, в открытую ненависть, как это случилось с Буниным, а теперь вот и с Михалковым.
Опубликовано в «Правде» № 31 (30093) 25—26 марта 2014 года
Владимир ВИШНЯКОВ.
http://gazeta-pravda.ru/index.php/nomera-gazet/item/700-барская-слепота
