» » ЖЕРТВА ИЛИ СОУЧАСТНИК? (Начало)
Информация к новости
  • Просмотров: 963
  • Автор: ZLN
  • Дата: 25-08-2017, 12:39
25-08-2017, 12:39

ЖЕРТВА ИЛИ СОУЧАСТНИК? (Начало)

Категория: В мире

ЖЕРТВА ИЛИ СОУЧАСТНИК?   (Начало)   

Вклад панской Польши в развязывание Второй мировой войны  

 

Каждый год в 20-х числах августа, накануне очередной годовщины начала Второй мировой войны, в нашей стране и особенно за её пределами начинается антисоветский шабаш. Суть его проста и крайне лжива: Советский Союз обвиняется в соучастии в развязывании войны вместе с фашистской Германией. Польша при этом выдаётся за несчастную жертву «двух агрессоров». Как же было на самом деле?   

 

Бредовые мечты о «Великой Польше»  

 

Как известно, внешняя политика любого государства является продолжением его внутренней политики. В Польше в 1920-х годах сложился откровенно шовинистический, диктаторский, по сути, полуфашистский режим.   

Охваченные фанатичной идеей возрождения Речи Посполитой в границах 1772 года правящие круги Польши начали активно осуществлять крайне реакционную внутреннюю и агрессивную внешнюю политику. Ведь не кто иной, как Уинстон Черчилль сказал о Польше полные горечи слова: «Героические черты характера польского народа не должны заставлять нас закрывать глаза на его безрассудство и неблагодарность, которые в течение ряда веков причиняли ему неизмеримые страдания. Нужно считать тайной и трагедией европейской истории тот факт, что народ, способный на любой героизм, отдельные представители которого талантливы, доблестны, обаятельны, постоянно проявляет такие огромные недостатки во всех аспектах своей государственной жизни. Слава в периоды мятежей и горя — гнусность и позор в периоды триумфа. Храбрейшими из храбрейших слишком часто руководили гнуснейшие из гнуснейших! И всё же всегда существовало две Польши: одна из них боролась за правду, а другая пресмыкалась в подлости».    

«Гнусность и позор», упомянутые Черчиллем, в полном объёме проявились в отношении непольского населения Западной Украины и Западной Белоруссии, территория которых была включена в состав Польши после подписания Рижского мирного договора в марте 1921 года. Национальный гнёт в отношении русских, белорусов, украинцев, евреев, литовцев принял жесточайший характер, переходя подчас практически в геноцид.   

Мы приведём только несколько примеров нечеловеческого отношения польских властей к белорусскому населению. «Отец» межвоенной Польши и её бессменный «начальник» Ю. Пилсудский провозгласил во всеуслышание: «Белорусы — это ноль!» Сей самовлюблённый диктатор, как известно, делил все народы на два типа: исторические и неисторические. Белорусов он рассматривал как нацию «неисторическую» и подлежащую скорейшему растворению со стороны поляков — нации «передовой» и «цивилизованной».    

С целью ускорения процесса полонизации оккупанты заставляли белорусское учительство проходить курсы по изучению польского языка, а тех, кто отказывался, увольняли с работы. Ещё в период советско-польской войны 13 декабря 1919 года газета «Соха и молот» сообщала, что минская тюрьма набита учителями, идёт «переборка» учителей, увольняются назначенные при Советской власти. А на их место назначаются полонофилы.   

Учителей-белорусов, отказывавшихся поддерживать развёрнутую оккупантами с мая 1919 года агитацию за присоединение Белоруссии к Польше, арестовывали и отправляли в Краковский концлагерь. Количество школ низшего звена, особенно с преподаванием на русском языке, резко сократилось. Например, из 153 школ, работавших в Гродненском уезде в 1918 году, в 1920-м осталось только 17. В Игуменском уезде Минской губернии из 400 школ, имевшихся к июлю 1919 года, большинство было разграблено и сожжено.     

Согласно Рижскому договору, Польша обязывалась предоставить русским, украинцам и белорусам, проживающим на её территории, все права, обеспечивающие свободное развитие культуры, языка и выполнение религиозных обрядов. Польские власти самым позорным образом не соблюдали эти обязательства. Уже в августе 1921 года наркомат иностранных дел БССР направил польскому правительству ноту протеста против дискриминации белорусского населения, где заявлялось о недопущении нарушения рижских обязательств и необходимости создания благоприятных условий для национально-культурного развития белорусов в Польше.    

На протяжении 1920-х и 1930-х годов искоренялось образование на белорусском языке: к 1924 году на территории Западной Белоруссии (из действовавших в 1920 году более 800 белорусских школ) осталось лишь 37 белорусских школ, 8 смешанных польско-белорусских и 4 гимназии. К 1929 году — 18 белорусских, 32 смешанные школы и 2 гимназии, а к 1938 году уцелела лишь одна Виленская гимназия, и та без старших классов.    

Жестоким пыткам подвергалось местное белорусское население. Вот несколько жутких примеров. В деревне Поречье Рудобельской волости по доносу местной шляхты были арестованы три члена сельсовета, которых каратели, раздев догола, посадили на раскалённые сковородки, после чего в бессознательном состоянии расстреляли. Такому же расстрелу после издевательств подверглись и 7 крестьян в Слониме.   

Председателя Лясковичского волисполкома польские уланы пытали огнём, а обгорелое тело посыпали солью и били нагайками. Массовой порке подвергли оккупанты крестьян деревни Колодежи Игуменского уезда. Страшная участь постигла жителей деревни Кочерица Бобруйского уезда, которая была окружена польскими легионерами и сожжена. От пуль и огня там погибли не менее 200 человек.   

Арестованных в Белостоке горожан, подозреваемых «в принадлежности к коммунистам», польская полевая жандармерия истязала калёным железом, два раза в день их били шомполами, били головой об стену, пальцы их рук зажимали между дверей и т.д. В Бобруйске оккупанты учинили настоящую охоту на коммунистов, расстреливая на месте многих из схваченных ими подозреваемых.    

Во время захвата г. Вильно оккупанты сразу расстреляли часть военнопленных, подвергнув остальных избиениям и истязаниям. В телеграмме протеста, направленной правительствам стран Антанты, председатель СНК Литовско-Белорусской республики В.С. Мицкявичюс-Капсукас сообщал, что повсюду, где у власти встали польские захватчики, «расстрелы, повешения, запарывания до смерти, варварские истязания и пытки — обычные явления… Тюрьмы переполнены, заключённые содержатся в таких условиях, что медленно умирают».   

А нарком иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерин, поддерживая протест Литбела в ноте от 3 июля 1919 года, сравнивал военно-административный произвол польских оккупантов с практикой некоторых колониальных войн, таких, как резня турками армян. Даже отдельные представители польских властей, шокированные действиями своих военных, призывали «изменить саму систему обращения с людьми», с тем чтобы «наказывать виновных, а не убивать бедно одетых». По некоторым данным, жертвами интервентов в городах и сёлах Белоруссии в 1919—1920 годах стали свыше 158 тысяч человек. Кроме того, оккупанты постоянными реквизициями разоряли белорусскую деревню, в результате чего во многих районах в 1919 году разразился голод, повлёкший высокую смертность населения, особенно детей.   

Белорусский поэт Максим Танк (Е.И. Скурко) писал в апреле 1938 года: «За годы существования панской Польши выросло целое поколение (поляков), отравленное великодержавным шовинизмом, католическим и националистическим духом… И, кроме польской официальной политики, оно не знает ничего. Только трагические события в самой Польше, в Германии, в Испании заставили многих задуматься, переоценить всё, чему их учили, и более трезво посмотреть на окружающее. Некоторые из политических процессов и скупых сообщений о пацификациях впервые узнали, что под одной крышей с ними, только за закрытыми решётками окнами, живут миллионы людей других национальностей — людей, лишённых всех человеческих прав…»   

 

По примеру Дахау     

 

Отдельной страницей злодеяний, творившихся в Польше, являются массовые концлагеря на её территории. В польских концлагерях погибли десятки тысяч русских, белорусов, украинцев, евреев. Только в результате начатой Польшей против Советской России войны поляки захватили в плен свыше 150 тысяч красноармейцев. Вместе с политическими заключёнными и интернированными в концлагерях оказалось более 200 тысяч человек.   

Отношение к ним польской стороны предельно чётко выразил комендант лагеря в Бресте, заявивший в 1919 году: «Вы, большевики, хотели отобрать наши земли у нас — хорошо, я вам дам землю. Убивать я вас не имею права, но я буду так кормить, что вы сами подохнете». Слова не разошлись с делом. Согласно воспоминаниям одной из прибывших из польского плена в марте 1920 года, «13 дней мы хлеба не получали, на 14 день, это было в конце августа, мы получили около 4 фунтов хлеба, но очень гнилого, заплесневелого... Больных не лечили, и они умирали десятками...»  

Из доклада о посещении лагерей в Брест-Литовске уполномоченными Международного комитета Красного Креста в присутствии врача французской военной миссии в октябре 1919 года:  

            «От караульных помещений, так же, как и от бывших конюшен, в которых размещены военнопленные, исходит тошнотворный запах. Пленные зябко жмутся вокруг импровизированной печки, где горят несколько поленьев, — единственный способ обогрева. Ночью, укрываясь от первых холодов, они тесными рядами укладываются группами по 300 человек в плохо освещённых и плохо проветриваемых бараках, на досках, без матрасов и одеял. Пленные большей частью одеты в лохмотья... Этим летом из-за скученности помещений, не пригодных для жилья; совместного тесного проживания здоровых военнопленных и заразных больных, многие из которых тут же и умирали; недостаточности питания, о чём свидетельствуют многочисленные случаи истощения; отёков, голода в течение трёх месяцев пребывания в Бресте, лагерь в Брест-Литовске представлял собой настоящий некрополь... Две сильнейшие эпидемии опустошили этот лагерь в августе и сентябре — дизентерия и сыпной тиф. Последствия были усугублены тесным совместным проживанием больных и здоровых, недостатком медицинской помощи, питания и одежды... Рекорд смертности был поставлен в начале августа, когда в один день от дизентерии скончались 180 человек... В период с 27 июля по 4 сентября, то есть за 34 дня, в лагере Бреста умерли 770 украинских военнопленных и интернированных. Следует напомнить, что число пленных, заключённых в крепости, в августе постепенно достигло, если нет ошибки, 10 000 чел., а 10 октября составляло 3861 чел.».   

Позже «из-за неподходящих условий» лагерь в Брестской крепости был закрыт. Однако в других лагерях ситуация зачастую была ещё хуже. В частности, член комиссии Лиги Наций профессор Торвальд Мадсен, посетивший «обычный» польский лагерь для пленных красноармейцев в Вадовицах в конце ноября 1920 года, назвал его «одной из самых страшных вещей, которые он видел в жизни». В этом лагере, как вспоминал бывший узник Козеровский, пленных «избивали круглые сутки».   

Вспоминает очевидец: «Длинные прутья всегда лежали наготове... при мне засекли двух солдат, пойманных в соседней деревне... Подозрительных зачастую переводили в особый штрафной барак, оттуда уже не выходил почти никто. Кормили один раз в день отваром из сушёных овощей и килограммом хлеба на 8 человек. Имели место случаи, когда оголодавшие красноармейцы ели падаль, отбросы и даже сено. В лагере Щёлково военнопленных заставляют на себе вместо лошадей возить собственные испражнения. Они таскают и плуги, и бороны».    

Не лучшими были условия на пересылках и в тюрьмах, где содержались также и политические заключённые. Только за 6 месяцев осенне-зимнего периода 1920—1921 годов в Пулавах погибли 900 военнопленных из 1100. О том, что представлял собой польский концлагерь на сборной станции в белорусском Молодечно, красноречивее всего сказал заместитель начальника санитарной службы фронта майор Хакбейл: «Лагерь пленных при сборной станции для пленных — это был настоящий застенок. Никто об этих несчастных не заботился, поэтому ничего удивительного в том, что человек немытый, раздетый, плохо кормленный и размещённый в неподходящих условиях в результате инфекции был обречён только на смерть». В Бобруйске «находилось до 1600 пленных красноармейцев (а также приговорённые к смерти белорусские крестьяне Бобруйского уезда. — Авт.), большинство которых совершенно голые»...  

Большинство польских концлагерей были сооружены за весьма короткий отрезок времени, некоторые были построены ещё немцами и австро-венграми. Для длительного содержания пленных они были совершенно не приспособлены. Например, лагерь в Домбе под Краковом являл собой целый город с многочисленными улицами и площадями. Вместо домов — бараки с неплотными деревянными стенами, многие без деревянных полов. Всё это окружено рядами колючей проволоки. Условия содержания узников зимой: «большинство без обуви — совсем босые... Кроватей и нар почти нет... Ни соломы, ни сена нет вообще. Спят на земле или досках. Одеял очень мало». Из письма председателя российско-украинской делегации на мирных переговорах с Польшей Адольфа Иоффе председателю польской делегации Яну Домбскому от 9 января 1921 года: «В Домбе большинство пленных босые, а в лагере при штабе 18-й дивизии большая часть не имеют никакой одежды».   

О положении в Белостоке свидетельствуют сохранившиеся в Центральном военном архиве письма военного медика и главы санитарного управления МВД генерала Здзислава Гордыньского-Юхновича. В декабре 1919 года он в отчаянии докладывал главному врачу Войска Польского о своём визите на сортировочную станцию в Белостоке:   

«Я посетил лагерь пленных в Белостоке и сейчас, под первым впечатлением, осмелился обратиться к господину генералу как главному врачу польских войск с описанием той страшной картины, которая предстаёт перед глазами каждого, кто попадает в лагерь... Вновь то же преступное пренебрежение своими обязанностями всех действующих в лагере органов навлекло позор на наше имя, на польскую армию так же, как это имело место в Брест-Литовске... В лагере царят невообразимая грязь и беспорядок. У дверей бараков кучи человеческих отходов, которые растаптываются и разносятся по всему лагерю тысячами ног. Больные настолько ослаблены, что они не в состоянии дойти до отхожих мест. Те, в свою очередь, пребывают в таком состоянии, что невозможно приблизиться к сиденьям, так как весь пол покрыт толстым слоем человеческих испражнений. Бараки переполнены, среди здоровых полно больных. По моим данным, среди 1400 пленных вообще нет здоровых. Покрытые лохмотьями, они прижимаются друг к другу, пытаясь согреться. Царит смрад, исходящий от больных дизентерией и гангреной, опухших от голода ног. Двое особенно тяжело больных лежали в собственных испражнениях, вытекавших из разорванных штанов. У них не было сил, чтобы переместиться в сухое место. До чего же страшная картина».  

Бывший узник польского лагеря в Белостоке Андрей Мацкевич позже вспоминал, что заключённый, которому везло, получал в день «небольшую порцию чёрного хлеба весом около половины фунта (200 гр.), один черепок супа, похожего скорее на помои, и кипятку».   

Концентрационный лагерь в Стшалкове, расположенный между Познанью и Варшавой, считался самым страшным. В ноябре 1919 года военные власти докладывали комиссии польского сейма о том, что крупнейший польский лагерь для пленных №1 в Стшалкове «очень хорошо оборудован». Реально в то время крыши лагерных бараков были дырявыми, и в них не были оборудованы нары. Представительница Красного Креста Стефания Семполовска писала из лагеря: «Барак для коммунистов так переполнен, что сдавленные узники были не в состоянии лечь и стояли, подпирая один другого». Не изменилась ситуация в Стшалкове и в октябре 1920 года: «Одежда и обувь весьма скудная, большинство ходят босые... Кроватей нет — спят на соломе... Из-за недостатка пищи пленные, занятые чисткой картофеля, украдкой едят его сырым».   

В докладе российско-украинской делегации констатируется: «Содержа пленных в нижнем белье, поляки обращались с ними не как с людьми равной расы, а как с рабами. Избиение в/пленных практиковалось на каждом шагу...» Говорят очевидцы: «Ежедневно арестованных выгоняют на улицу и вместо прогулок гоняют бегом, приказывая падать в грязь... Если пленный отказывается падать или, упав, не может подняться, обессиленный, его избивают ударами прикладов».   

Как самый большой из лагерей, Стшалково был рассчитан на 25 тысяч узников. Реально же число заключённых порой превышало 37 тысяч. Цифры быстро менялись, поскольку люди мёрли, как мухи на морозе. Российские и польские составители сборника «Красноармейцы в польском плену в 1919—1922 гг. Сб. документов и материалов» утверждают, что «в Стшалково в 1919—1920 гг. умерли порядка 8 тысяч пленных».       

О том, что «русских большевистских пленных» польские власти не считали за людей, говорит и такой факт: в самом большом польском лагере военнопленных в Стшалкове за 3 года не смогли решить вопрос об отправлении военнопленными естественных потребностей в ночное время. В бараках туалеты отсутствовали, а лагерная администрация под страхом расстрела запрещала выходить после 6 часов вечера из бараков. Поэтому пленные «принуждены были отправлять естественные потребности в котелки, из которых потом приходится есть».  

Второй по величине польский концентрационный лагерь, расположенный в районе города Тухоля (Tucheln, Tuchola, Тухоли, Тухол, Тухола, Тухоль), по праву может оспаривать у Стшалкова звание самого страшного. Он был построен немцами во время Первой мировой войны, в 1914 году. С 1919 года лагерь стал использоваться поляками для концентрации там солдат и командиров Красной Армии и гражданских лиц, симпатизировавших Советской власти. В декабре 1920 года представитель Польского общества Красного Креста Наталья Крейц-Вележиньская писала: «Лагерь в Тухоли — это так называемые землянки, в которые входят по ступенькам, идущим вниз. По обе стороны расположены нары, на которых пленные спят. Отсутствуют сенники, солома, одеяла. Нет тепла из-за нерегулярной поставки топлива. Нехватка белья, одежды во всех отделениях. Трагичнее всего условия вновь прибывших, которых перевозят в неотапливаемых вагонах, без соответствующей одежды, холодные, голодные и уставшие... После такого путешествия многих из них отправляют в госпиталь, а более слабые умирают».    

Эмигрантская русская пресса, издававшаяся в Польше и, мягко говоря, не испытывавшая симпатий к большевикам, прямо писала о Тухоли как о «лагере смерти» для красноармейцев. В частности, эмигрантская газета «Свобода», выходившая в Варшаве и полностью зависимая от польских властей, в октябре 1921 года сообщала, что на тот момент в лагере Тухоля погибли в целом 22 тысяч человек. Аналогичную цифру погибших приводит и начальник II отдела Генерального штаба Войска Польского (военной разведки и контрразведки) подполковник Игнацый Матушевский.     

Отдельную страницу в системе польских тюрем и концлагерей занимает концлагерь для политзаключённых, созданный в 1934 году в Берёзе-Картузской на Полесье (ныне Брестская обл.) в соответствии с реакционным законом «Об изоляции общественно небезопасных элементов». Идею создания лагеря приписывают тогдашнему премьеру Польши Леону Козловскому, в будущем — агенту гестапо. Он находился под впечатлением речи Геббельса о воспитательной функции концентрационных лагерей. Ю. Пилсудский идею одобрил. Существует мнение, что Берёза-Картузская была создана по образцу нацистского концлагеря Дахау. К слову, после нападения Германии на Польшу Л. Козловский перебежал к гитлеровцам и до самой смерти в 1944 году получал от них пенсию.     

В концлагере находились русские, белорусы, украинцы, евреи и поляки — противники режима Ю. Пилсудского.    

Ю. Пилсудский ввёл режим «моральной санации»: вводилась цензура прессы, президент страны получал право издавать декреты в обход парламента, который полностью зависел от его воли. Начались преследования инакомыслящих, в том числе поляков, которых массово швыряли в казематы Берёзы-Картузской. 17 дней в концлагере пришлось провести даже бывшему соратнику Ю. Пилсудского, знаменитому польскому публицисту Станиславу Мацкевичу — по обвинению «в ослаблении оборонного духа поляков» и «систематической критике правительства искусственно подбираемыми аргументами».   

Вот как он описывает свои впечатления: «Пользуюсь случаем рассказать о Берёзе-Картузской, вокруг которой столько тайн, ведь при освобождении заключённым говорили: «Будешь болтать, окажешься здесь второй раз, и тогда…» …Берёза-Картузская была не местом изоляции, а местом пыток». Далее он описывает верного друга Ю. Пилсудского – Костека-Бернацкого, который был назначен комендантом лагеря: «Это был больной садист… Он с удовольствием выдумывал всякие пытки, с дегенератским удовольствием давая им ласковые названия — «гимнастика», «устав». Главная пытка — отказ в праве справлять нужду. Только раз в день, в 4.15 утра, узников выводили и командовали: «Раз, два, три, три с половиной, четыре!» За эти полторы секунды всё должно быть уже закончено».   

По рассказам С. Мацкевича, кормили заключённых отвратительным хлебом, что никак не способствовало лёгкому пищеварению. С переполненными желудками людей заставляли делать «гимнастику» — сидеть в глубоком приседе с поднятыми вверх руками на протяжении 7 часов! В приседе бегать, ходить, спускаться с лестниц и подниматься обратно. При этом на узников сыпались удар за ударом, особенно если чей-то желудок не выдержал. Сосед С. Мацкевича по нарам, еврей, получил в положении сидя 280 палок сразу от семи жандармов. С. Мацкевич приводит рассказ этого еврея о том, как узников поставили на колени на острые камешки и заставили двигаться вперёд под градом палочных ударов, а затем через каждые 20 метров принуждали целовать эти палки.     

«Со всей Польши здесь собрали людей, обожавших избивать безоружных… Уголовники назначались дежурными по бараку, контролировали выполнение «гимнастики»… Им разрешалось избивать остальных заключённых», — пишет С. Мацкевич. Заключённым не разрешалось разговаривать в течение дня. Нарушителей ожидали шесть дней карцера на холодном бетоне, с открытыми окнами зимой, без обуви, только в кальсонах и рубашке. Каждый день провинившихся лишали половины пайка, а каждый второй день вообще не давали есть. Каждые полчаса находящиеся в карцере обязаны были унизительно сообщить в окошко: «Пан комендант, послушно вам рапортую».    

В бараках заключённых лишали сна. Их будили ночью каждые полчаса, заставляли бегать, прыгать, ползать, чтобы потом снова забыться в тяжкой полудремоте на 30 минут. Ползать и падать узников часто заставляли в отхожих местах, прямо в нечистоты. Умываться после этого запрещали. Посуду мыть арестантам тоже запрещалось.   

В Берёзу-Картузскую можно было угодить даже за неуплату налогов. С. Мацкевич описывает нескольких таких заключённых, богатых купцов уже пожилого возраста. Некоторые из них сошли с ума. В концлагере всё нужно было делать бегом, и бегать заставляли даже калек с поломанными в результате пыток костями, больных туберкулёзом, артритом, гипертонией. Заключённым даже не разрешалось молиться и носить крестики на шее. За это их тоже избивали. «Всё выглядело, как дантовский ад», — заключает С. Мацкевич. Эпилепсии, психические припадки, внезапная смерть были ежедневной практикой в Берёзе-Картузской. Из застенков не выпускали даже ослепших узников. Их заставляли бегать и прыгать вместе со всеми, избивая, если они сбивались с дороги.   

В 1935 году в Польше была принята новая конституция, которая законодательно вводила авторитарное правление. Тысячи оппозиционно настроенных крестьян, рабочих, представителей прогрессивной интеллигенции были брошены в тюрьмы и лагеря, выселены с родных мест. В одном полесском воеводстве в 1934—1937 годах были арестованы 1064 человека, в большинстве коммунисты и комсомольцы. В Берёзе-Картузской в июле 1939 года находилось 473 человека.               

 

Елена СОКОЛОВА. Кандидат исторических наук, член РОО «Белая Русь», член Коммунистической партии Беларуси.    

http://gazeta-pravda.ru/issue/93-30590-25-28-avgusta-2017-goda/zhertva-ili-souchastnik/  

 

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.

Облако тегов

Архив новостей

Февраль 2024 (1)
Январь 2024 (1)
Ноябрь 2023 (1)
Октябрь 2023 (2)
Сентябрь 2023 (1)
Август 2023 (1)

Ссылки

{sape_links}
^