КПРФ Северское отделение

27 апреля 1963 года СССР с визитом посетил лидер кубинской революции Фидель Кастро. За те 38 дней, с конца апреля по начало июня, что продолжалась поездка Фиделя по СССР, он совершил уникальный марш бросок от Северодвинска до Самарканда, который до него и после не делал ни один из иностранных лидеров. Волгоград и Мурманск, Ташкент и Братск, Ленинград и Киев, везде этого живого и непосредственного бородача в очках и оливковом френче принимали с такой доброжелательностью и любовью, что Фидель Кастро, годы спустя вспоминал об удивительном гостеприимстве советского народа.

Стихия Фиделя - это прямое, живое общение с людьми. Не случайно, что такое большое внимание в ходе поездки уделялось не кабинетным встречам, а его знакомству с достижениями советского народного хозяйства: гидроэлектростанциями, тракторными и металлургическими заводами, базой подводных лодок. Может кто-то в Кремле и таил надежду, что "заезженный" Фидель, в конце концов, утомится и скажет: "С меня хватит!". Но нестандартный и не вписывающийся в обычные рамки Фидель Кастро ошарашил кремлевских чиновников, когда заявил о том, что не поедет на родину 20 мая, как планировал. А хочет, еще на пару недель остаться в Советском Союзе, что бы еще лучше познать полюбившихся ему страну и народ.

Бородатый, а не гладко выбритый, в запыленном боевом оливковом френче, а не в сером костюме, выступающий пылко, а не по бумажке, - в короткий срок Фидель влюбил в себя практически весь Советский Союз. Это был тот, неведомый новому поколению советских людей настоящий революционер, живой, страстный, презирающий бюрократию и чопорность убежденный боец за справедливость, как отважные командиры времен Гражданской войны, словно сошедший со страниц романа Николая Островского, кубинский Павка Корчагин. Руководитель страны, не тронутый бюрократическим пленом, как большинство советских руководителей в центре и на местах.

1 мая  Фидель присутствовал на трибуне  Мавзолея на Красной площади. Не для протокола, как некоторые советские руководители, а пристально, с неподдельным интересом наблюдая за военным парадом. На Красной площади он выступит три недели спустя 23 мая, с двухчасовой речью без бумажки, полностью захватив внимание аудитории, завороженной речью гостя без бумажки на таком живом и экспрессивном испанском языке. Уже тогда он выделялся среди советских лидеров своей открытостью, демократичностью, и самое главное, неистовой уверенностью в правоте своего дела.

Но к тому времени Фидель успеет побывать во многих городах, где неизменно встречал радушие и гостеприимство советских людей. Фидель буквально загорался, посещая каждый новый город или предприятие. Николай Леонов был личным переводчиком Фиделя и вспоминает массу трогательных историй, связанных с этой поездкой. "В Кремле ему была выделена одна из комнат. Помню однажды вечером, около 11 часов вечера он говорит мне: "Пошли просто погуляем по Москве", - рассказывает Николай Леонов. - Я в шоке, отвечаю, Фидель, мы же без охраны. Он уперся. Я хочу погулять по Москве. Успеваю предупредить дежурного офицера охраны. Тот в не меньшем шоке, а Фидель уже готов к прогулке. Выходим втроем через Боровицкие ворота. Двенадцатый час ночи. Проходим первую троллейбусную остановку. Народ в изумлении, не верит, что перед ними тот самый живой и уже ставший легендарным Фидель. Спустя минуту на улице раздаются радостные возгласы, метр за метром нас окружает все больше людей. На подходе к Манежной площади их уже десятки, сотни, толпа напирает, все возбуждены и радостны. Для всех советских людей было настоящим откровением, как под боком США, без всякой помощи извне, могла победить социалистическая революция? Всех интересует одно - как долго продержится кубинская революция?  Продержимся, и будем жить, уверяет Фидель. На подходе к гостинице "Москва" людей уже тысячи, они все бегут и бегут. Офицер охраны в ужасе. Кажется, что от счастья публика готова разорвать Фиделя на части. Офицер через окно влезает в гостиницу, успевает по телефону вызвать подкрепление. Фиделя вот-вот "разорвут на сувениры", нам с трудом удается прорваться в гостиницу и на время укрыться от возбужденной и счастливой толпы".

Фидель был глубоко поражен доброжелательностью и открытостью простых советских людей. На станции Зима, когда поезд направлялся на Братскую ГЭС, узнав, что по одноколейке проезжает поезд с Фиделем, дорогу ему перегородили лесорубы. Поезд окружила целая толпа сибирских мужиков, которые отказывались уйти, пока не увидят живого Фиделя Кастро. Фидель услышал шум и вышел в тамбур, в одной гимнастерке на мороз. Толпа встретила его ревом. Хотим слышать тебя Фидель, крикнул кто-то из толпы. Не было никаких условий для митинга, ни трибуны, ничего. Фидель начал говорить прямо с подножки вагона. Мороз леденящий. Вдруг по рукам к нему в толпе буквально "плывет" телогрейка. Кто крикнул: "Здесь же Сибирь, наденьте скорее". Растроганный Фидель бережно надел ее. "У меня же ничего нет взамен", - сказал он, роясь в карманах. Вдруг нашел три сигары в кармане брюк и передал их в толпу.

На Байкале Фидель гостил у геологов, где принял в подарок от чистого сердца медвежонка. Тут же решили назвать зверя в честь великого русского озера и "Байкал" поехал с Фиделем Кастро дальше,  улетел со своим новым хозяином на Кубу.

Конечно, Фидель испытывал определенный дискомфорт от официоза, стараясь отойти от узких протокольных рамок визита.  "Натура Фиделя такова, что если он решил что-то сделать, то доведет это дело до конца. Он привык быть первым и побеждать, - говорит Николай Леонов. - В Сибири он попросил остановить поезд и дать ему возможность посмотреть на тайгу, пройтись по ней. Все были в недоумении, а он стоял на своем. Пришлось пойти с ним. А сибирская тайга - это не подмосковный  лесочек, это настоящий бурелом, сваленные деревья, непроходимые кустарники, пни и кочки. Мы спотыкались, чертыхались, а Фидель прямо и упорно шел вперед, казалось, не замечая никаких преград, как былинный богатырь".

Фидель Кастро не стеснялся высказывать всю правду в лицо советским чиновникам. Такой показательный эпизод, о котором стало известно Никите Хрущев, случился в Ленинграде. Во время одной из встреч к Фиделю подбежала маленькая девочка подарить цветы. Кастро незаметно для других узнал номер ее детского садика, а чуть позже сказал изумленным организаторам визита, мол,  хочу посетить такой то детский сад. Партработники отнекивались, предлагая отложить его на завтра, думая, что Кастро забудет. Уговорили. А на следующий день Фидель Кастро опять принялся за свое - мол, поехали в детсад. Поездку оттягивали под всякими предлогами. Наконец, Фиделя привезли в садик, где его встретила та самая девочка, дарившая вчера цветы. На фасаде здания виднелась вывеска с номером детсада. Фидель попросил девочку показать ему свой детский садик, объяснить, где что находится. А девочка ответила могучему бородачу: "Дяденька я тут еще ничего не запомнила, я здесь всего второй день". Фидель все понял, но промолчал. Оказалось, что девочка была из захудалого детдома, а организаторы сняли табличку с его номером и приколотили на фасад образцового детского дома.

"Ох, и досталось советским партийцам от Кастро на заключительном банкете в Ленинграде, - рассказывает Николай Леонов. - Фидель попросил, чтобы собрался узкий круг людей и сказал свое веское слово. Суть речи его была примерно такой: "Я хочу выступить с критикой с позиций друга. Зачем вы устраиваете показуху, встречая меня, вашего искреннего друга и гостя?  Вы много вещей делаете в приказном порядке. Вы прокладываете метро, а приостановили столь важные работы из-за меня, лишь бы проехал кортеж наших машин. Я не гордый. Мог бы поехать в объезд. Зачем надо устраивать бутафорию, тем более я понимаю, что Ленинград - это город-мученик, только-только восстанавливающийся после ран, нанесенных войной. Неужели он не имеет право показать свои недостатки? Вы принимаете меня, как арабского шейха. Так друзей не принимают".

Слух об этой "импровизации" Фиделя сразу дошел до Хрущева, который тоже был с характером. Следующим пунктом в поездке Кастро значилась Украина. Никита Сергеевич позвонил тогдашнему первому секретарю украинской компартии Подгорному и сказал: "Не надо никакого официоза, пусть куда скажет, туда и едет". "Приезжаем в кабинет Подгорного. На столе огромная карта Украины. "Ткни, куда хочешь", - улыбается Подгорный. Фидель "тыкает" в пригород Киева, - продолжает Николай Леонов. - Отъезжаем 40-50 километров от столицы. Приезжаем в обычное село, Фидель просит остановить машину у свинофермы. Партийцы в костюмах и ботинках в изумлении. Фидель в своих знаменитых армейских сапогах перемахивает через заборчик и направляется к свинарке. Я за ним. Знакомимся. Свинарка Мария, обычная украинская женщина, вдова, потеряла мужа на войне. Фидель спрашивает ее о работе, благо с сельским хозяйством знаком не понаслышке, сказывается детство в семейной усадьбе отца в Биране. Потом он говорит, а пошли Мария, посмотрим на твой дом, угостишь чем-нибудь? Да нет у меня особо ничего, отвечает женщина. В результате пошли. В хате, как в обычном крестьянском домишке - все простенько и скромно. Мария достает хлебушек, моченые яблоки, яйца, сало, картошку. Борщ теплый в печи. Фидель улыбается. Мария, смущаясь больших начальников, не решается достать самогон. Но ее уговаривают, хотя обслуга уже сбегала и принесла коньяк с рюмками. Нехитрая трапеза заканчивается задушевной беседой Фиделя и Марии за жизнь. Фидель сияет: "Мне не надо никаких сухих докладов по экономике. Я счастлив увидеть, что простые люди живут в достатке".

В СССР Фидель приедет довольно скоро, через полгода, чтобы ощутить всю прелесть русской "чудесницы-зимы". Его покатают на тройке с бубенцами, повезут на охоту на Завидово, где он, не будучи профессиональным охотником, поразит больше целей, чем заядлые стрелки, отдаваясь охоте с таким же азартом, как ко всему, что захватывало его страстную натуру. Фиделя Кастро, великолепного спортсмена отведут на хоккейный матч и он будет искренне восхищаться умению непобедимых в те годы советских хоккеистов обращаться с клюшкой и шайбой.

В 2005 году, во время проведения в Гаване конференции "Диалог цивилизаций", Фидель Кастро с присущей ему образностью, очень искренне и трогательно ответил на вопрос российской журналистки, хочет ли он снова приехать в Россию. Оказалось, что, после всего пережитого им, мягко говоря, разочарования в политике Москвы, оставившей Кубу после распада СССР один на один со всем миром, Фидель не озлобился. Он помнит доброту и по-прежнему восхищен русскими людьми. "Если ты меня спросишь о моих чувствах, моей воле, то да, летом или зимой, со снегом или без снега, кто бы там не правил, - заявил Фидель. - И тем более сейчас, когда отношения между Кубой и Россией улучшаются… эти отношения основаны на огромной любви, любви, выраженной поэтом, любви, которую я хотел выразить, когда вспоминал, как однажды был там, на озере Байкал, когда на снегу суровые сильные рыбаки, оттуда, из Сибири, жарили рыбу, а у нас тогда еще были определенные трудности в отношениях, определенное недовольство из-за формы, по-нашему мнению, неправильной, это дело прошлого, в какой был решен Карибский кризис, и, глядя на тех беседующих людей, я смог узнать русского человека, и могу сказать, что это самый миролюбивый народ, и самый миролюбивый народ потому, что он больше всех узнал, что такое война.

Ни один из народов не выстрадал столько, сколько выстрадал русский народ, и ни одна страна не была так разрушена во время Второй мировой войны. Этот народ действительно узнал, что такое война и трагедия войны, поэтому он более, чем кто-либо, любил мир; но я могу также сказать об этом русском народе, что это был самый бескорыстный народ. Этот человек, который узнал войну, был способен отдать все и вновь вступить в бой. Тот сибиряк знал, что я был гражданином маленького островка, находившегося у черта на куличках, а как он разговаривал со мной и выражал мне свои чувства; потому что то был народ, который, узнав войну, как никто, и ненавидя войну, как никто, был великодушно готов умереть за другого!

Я познакомился с такими людьми, как те, познакомился с лесничими, знал русских - настоящих патриотов и революционеров, тех, кого я видел бойцами, которые сражались в Сталинграде, в Ленинграде, в Керчи, во всех местах, в Смоленске, которые не сдавались, которые продолжали сопротивление, которые боролись Я посетил некоторые кладбища, был на кладбище в Ленинграде и знаю историю, знаю о 1000 днях блокады, прочел толстую книгу, в которой вспоминаются все лишения, испытанные ленинградцами, подобные тем, которые испытал русский народ везде. Так что у моих чувств прочная основа, я знаю, каковы русские, и восхищаюсь ими".
М.Макарычев

22 апреля 2010 года исполняется 140 лет со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Один из потомков вождя мирового пролетариата внучатый племянник, писатель и врач Виктор Файтельберг-Бланк сейчас живет в Одессе. О некоторых тайнах, связанных с происхождением и личной жизнью Ленина, его родственник рассказал корреспонденту «Известий в Украине» Снежане Павловой.

-Виктор Рафаилович, признайтесь, по какой линии вы приходитесь родственником Ленина? 

-По женской. Моя бабушка, родом из Петербурга, Розалия Яковлевна Бланк, была троюродной сестрой матери Владимира Ульянова, приехала в Одессу с семьей в 1870-х годах с земскими врачами. 

-Живы ли другие родственники? 

-В Москве живет дочь родного брата Ленина, Дмитрия Ульянова, с ней я общался по телефону. Анне Дмитриевне уже 90 лет. Живет скромно, в двухкомнатной квартире. Так же живут родственники в Иваново — внучатый племянник Дмитрий. Что удивительно, он работал в райкоме партии, а стал в итоге священником, отцом Евлампием, но придерживается коммунистических идей. Даже сделал оригинальный иконостас: повесил с одной стороны Сталина, с другой — Ленина, а посередине Божью Матерь и заставлял прихожан поклоняться. Конечно, у него были из-за этого неприятности с коммунистами. Дмитрию около 55 лет, его отца уже нет в живых; он был доцентом Сельскохозяйственного института, кстати, глубоко верующим, но скрывал это. Я приезжал в Иваново. Последний раз с ним виделся в Москве, на передаче Андрея Малахова «Пусть говорят», которая была посвящена ленинской теме. 

-Какие отношения с Богом были в семье Ульяновых? 

-Вся семья придерживалась атеистических взглядов, хотя все были крещеными по православным канонам. Кстати, Ленин и Крупская, хоть и были атеистами, венчались. Верующей была бабушка Ильича по фамилии Бланк; она немка, лютеранка. 

-Так какие же национальности переплетаются в семейном древе Ленина? 

-Немцы шведского происхождения, возможно, евреи по материнской линии и русские мордвины по отцовской линии. Теперь поясню. Семья немецких врачей Бланк эмигрировала в Россию из Швеции в эпоху Петра I. И Владимира Ульянова тоже, кстати, готовили на врача, но он поступил на юридический факультет. Может быть, в пятом-шестом поколении и кто-то был евреем... Антибольшевики запускали версию, что прадед Дмитрий Бланк был евреем, родом из Житомира, принявшим православие, писал только на идиш. Принял православие и дед Израиль Моисеевич, ставший Александром Дмитриевичем. Н все это не подтверждено и надуманно. Отец Ленина был русским, бабушка — из крещеного мордвинского рода (мордва тоже православные). Были версии, что из калмыцкого, но внешность Ульяновых даже не в пользу этой версии. 

-Слышала, что отцом Ленина был не Илья Ульянов, а врач и общественный деятель Иван Покровский. Ваше отношение к этой версии? 

-Не может такого быть! Семья Ульяновых была патриархальной. Мария Ульянова не была красавицей. Даже ходили слухи, что она любовница Романовых. Но это нелепые слухи! 

-Что рассказывала ваша бабушка о семье Ленина? 

-Бабушку разыскал секретарь ЦК партии Поспелов; по его просьбе она поехала в Москву в конце 40-х прошлого века и написала свои воспоминания на девяти листах, которые сейчас хранятся в московском Музее Ленина. Она приезжала к Ульяновым вместе с мамой в Симбирск, ныне Ульяновск. Те жили небедно, но и небогато. У них был дом из 12 комнат в центре Ульяновска. Бабушка хорошо помнила деревянный дом, как скрипел пол. Там было скромно и уютно. Ульяновы были гостеприимной, образованной, культурной семьей, делали бабушке и маме подарки. В доме было много икон. Бабушка умерла после того, как ей исполнилось 85 лет. Кстати, она единственная из всех родственников Ленина была удостоена кремлевской пенсии. Возможно, это благодарность Поспелова за воспоминания. 

-Почему раньше вы не говорили о своем знаменитом родстве? 

-Назваться родственниками Ленина было совсем небезопасно, потому что были сталинские времена. Можно было загреметь на тюрьму на 15 лет! Он не терпел возражений. Ульяновы по линии отца тоже не афишировали свои родственные связи. И родственники Крупской тоже помалкивали. 

-На ваш взгляд, есть отдаленное сходство у родственников с Лениным? 

-Нет! За свою жизнь я видел одного человека, очень похожего на молодого Ленина. Это редактор одной из сельских газет. Но он не имеет к нам никакого отношения. 

-Но, мне кажется, вы немного похожи... 

-Да, мне люди это говорят. 

-Вы были комсомольцем? 

-В Комсомоле я пробыл полтора года. Я потерял комсомольский билет и это тщательно скрывал. Но исключили меня за неуплату членских взносов. А свой билет я случайно откопал в сквере возле дома намного позже, он хорошо сохранился. Все удивлялись, как я сделал блестящую карьеру, будучи беспартийным. В Советском Союзе я был самым молодым кандидатом медицинских наук, доктором в 29 лет, в 30 лет — самым молодым профессором. 

- Доказан ли тот факт, что спонсировали русскую революцию и Ленина немцы? 

-Архивные материалы указывают на то, что Ленин приехал в Россию из Германии в запломбированном вагоне с группой большевиков, с Крупской и Арманд, чтобы его нигде не останавливали. Об этом в России большевики договорились за деньги с нужными людьми. И на деньги немцев была сделана революция, издавались газеты «Вперед», «Солдатская правда». Германии было выгодно, ведь Ленин заключил сепаратный мир с немцами, отдал Западную Украину, часть Прибалтики. Хотел Финляндию отдать, но не получилось. Это я показал в своей книге «Одесса во время ленинской и сталинской диктатуры». И если бы царь заключил сепаратный мир с немцами, то удержался. А Ленин оказался прозорливее. 

-Почему Ленин и Крупская не оставили после себя наследников? 

-Потому что Ленин рано заболел, в 30 лет. Мало кто знает, что он был горячим любителем женщин! Он был близок с Инессой Арманд, другими соратницами. Говорили, что Инесса Арманд родила от него ребенка, но это не подтверждено. Объявлялись другие наследники. 

-Как жена терпела измены? 

-Она была ему уже как друг. Она создавала все условия для работы, поддерживала его, быт полностью держался на ней. Но брак был заключен не только на идеологической почве, как писали многие. Крупская была милой, привлекательной девушкой, у них были обоюдные чувства и идеологические стремления. Поэтому не думаю, что версия о том, что Крупская настояла на браке, чтобы их выслали вместе как супругов в ссылку, соответствует действительности. 

-Как вы считаете, в чем Ленин ошибся, когда строил социализм? 

-Теория Маркса и Энгельса не была реализована успешно, потому что Маркс был экономистом, но очень плохим, он был бухгалтером. Поэтому никакой экономической базы — как строить социализм — не было. А Ленин этого не знал! Он глубоко верил в экономическую теорию социализма Маркса, и это его серьезная ошибка. 

-И все-таки, Сталин не травил Ленина? 

-Ленин умер от болезни. Могу сказать как историк, что Сталин был ближе всех к Ленину. Он даже яд просил именно у него! Ленин боялся Троцкого и выбрал преемником Сталина, который мало что понимал в революции, но был твердолобым. 

-А не пора ли Ленина похоронить по христианским обычаям? 

-Об этом я тоже говорил на передаче Малахова «Пусть говорят», и со мной горячо спорили коммунисты. Но я уверен, что вождь должен быть похоронен как обычный человек. Тем более что поддерживать в мавзолее тело Ленина стоит недешево, более миллиона долларов год. А вот монументы вождю убирать нельзя, это память и история нашего народа.

По материалам сайта: http://www.politua.ru

Его дед — Иосиф Сталин, отец — Василий Сталин, бабушка — Надежда Аллилуева, тетя — Светлана Аллилуева. Каждое имя — страница истории. Мальчик из такой семьи имел все шансы стать "царским” сынком, но он сознательно отказался от магической фамилии Сталин. Александр Бурдонский не состоял и не участвовал. Любимый ученик Марии Кнебель, он уже сорок лет служит в Театре Российской Армии. В профессии режиссера родословная не играет особой роли. Какие бы предки ни стояли за твоей спиной, со сценой ты один на один. 
— Александр Васильевич, легендарная Сара Бернар сказала такую фразу: "Жизнь постоянно ставит точку, а я ее меняю на запятую”. А вам приходилось менять знаки препинания?  
— Жизнь ставила мне точку много раз. Иногда думаю, как я выжил, и не нахожу ответа на этот вопрос. Не знаю, как я не спился, не сошел с ума, не опустился, не пошел по какой-то другой дороге. Гены, наверное, мамины хранили. Точка могла быть поставлена, когда я в Германии из окна выпал вместе с рамой. Там второй этаж был высокий, но я упал на крону цветущего дерева.  
— Дети с громкими фамилиями часто присваивают себе родительские заслуги. У них на лице написано большими буквами: "Вы что, не знаете, кто я?” А вы такой скромный человек.
— С нами такого и быть не могло. Когда я был мальчишкой, мы ехали зимой на дачу. Я сидел прилепленный к стеклу, а у поворота на Рублевское шоссе дежурил милиционер. Я не удержался и показал ему язык. Он остановил нашу машину, и мне от родных попало так, что на всю жизнь отучило кого-то из себя строить. И вообще фамилию Сталин я никогда к себе не относил. Был кто-то там наверху, и меня это мало трогало. Я впервые об этом узнал, когда он умер. Тогда я учился в Суворовском училище, меня погрузили в самолет, привезли в Москву и посадили в Колонном зале. Там все плакали. А я не понимал, почему я должен плакать. У меня не было никаких эмоций. Как я мог убиваться из-за смерти Сталина? Он — Сталин, а я — кто? У меня никаких связей с ним не было, ни внутренних, ни внешних.  
— Вы его и дедушкой никогда не называли?  
— Это было не принято. А уж кичиться родством в голову бы не пришло. Сталина я видел раза два-три, и то мы стояли на трибунах, и я наблюдал, как он поднимался по лестнице наверх. С собой я его никак не соотносил. Когда я об этом где-то сказал, получил письмо от одной женщины: "Как вам не стыдно! Вы — культурный человек, а позволяете себе такую ложь! Я сама видела, как он играл с вами в песочнице!” Ну, счастливая…  
Я ведь родился в 41-м году. Какие внуки, когда война? Потом у него был тяжелейший инфаркт. У моего отца менялись жены, Сталин это не приветствовал, и вообще всем тогда было не до нас. Он был холодный и жесткий человек. Светлане что-то перепадало, потому что она была девчонкой.  
— Фамилию вы поменяли уже после смерти Сталина?  
— В моей метрике фамилия Сталин. В школе я был Васильевым. Зачем трясти фамилией? А Бурдонским я стал, когда нас вернули маме. Это было мое решение. Моя сестра Надя в школе тоже была Бурдонской, а когда стала получать паспорт, взяла фамилию по метрике.  
— А в школе знали, что вы — внук Сталина?  
— Этому не придавалось значения. Никто никогда передо мной не лебезил. Я помню свою первую учительницу — прелестную женщину Марию Петровну Антушеву, царство ей небесное, она первую оценку мне поставила "четверку”, хотя можно было поставить "пять”. Спустя годы я понял, что этим она меня тоже ставила на место.  
— Одноклассники к вам могли приходить в гости?
— Мы жили в особняке на Гоголевском бульваре, я терпеть не мог и дом этот, и комнату свою. У меня был друг — Володя Шкляр. Его семья жила в двухэтажном доме прямо за школой. Дедушка его был портной, с пейсами, в кипе. Дома мне у них очень нравилось: стояли бальзамины на окнах, в маленьких комнатках было уютно и хорошо.
— А как выглядела ваша комната?  
— Она была длинная, как пенал, и очень аскетичная: солдатская кровать, письменный стол, стул, тумбочка и стенной шкаф, покрашенный масляной краской. Единственной роскошью было радио с одной "чупочкой”, которую можно было крутить. Поскольку я очень любил читать и читал везде, где можно и нельзя, сидел с книжкой на лестнице, там горела лампочка, а радио слушал под подушкой. С той поры я знаю наизусть практически все оперы.  
— Но какие-то привилегии у внука вождя были? Например, машина с шофером?  
— У меня? Это басни. В первом классе меня начали возить на машине. Наверное, просто следили. Я просил, чтобы останавливали автомобиль пораньше, чтобы ребята не видели. Это, наверное, свойство моего характера. Я иногда смотрю на Ксению Собчак. Вот останавливает сотрудник ГИБДД ее машину и слышит тираду: "Вы знаете, что я с вами сделаю?”. Я никогда не чувствовал, что принадлежу к какому-то избранному кругу. Одевали нас очень бедно, потому что денег особых не было. Мне перешивали одежду из каких-то старых вещей. Сохранилась детская фотография, на которой я в пальто, застегнутом на левую сторону, то есть перелицованном. 

— Как ваши родители познакомились?
— Их познакомил мамин кавалер, а на тот момент даже жених, Володя Меньшиков, в ту пору известный хоккеист, красивый, как голливудский актер. Первая встреча произошла на знаменитом катке на Петровке. Мама жила тогда на Кировской, а отец летал над площадью и бросал цветы. На мотоцикле гонял и в стойку его ставил. Бабушке это нравилось, а дедушка был категорически против. И он сказал: "Замуж она выйдет только через мой труп. За эту проститутку в брюках она не пойдет!” И отец его боялся, даже притихал в его присутствии.
— Александр Васильевич, у вас с отцом какое-то общение было?  
— Я его боялся и не любил. Иногда мы обедали вместе, но вообще он жил отдельно, своей жизнью.  
— Ваше детство было трагичным.  
— Я должен порадовать всех, кто очень хлопочет по поводу сталинской семьи. Судьбы у всех сложились очень драматично. И у внуков, и у детей.  
— Скажите, а вы со Светланой Аллилуевой общаетесь? 
— Общаюсь. Светлана, как и я, человек настроения. Когда она звонит, я с удовольствием с ней разговариваю. Если пишет — отвечаю. Я очень люблю ее предпоследнюю книгу "Другая музыка”, она получилась очень личная, похожая на исповедь со вторым планом.  
— Кому из родных вы благодарны?  
— Нас очень неплохо воспитывала Капитолина Васильева, третья жена моего отца. Мы занимались спортом, я плавал, бегал. Ее период я вспоминаю добрым словом, за исключением суворовского училища, в котором учиться я очень не хотел. Тому была причина. Ко мне в школу пришла бабушка и устроила мне встречу с мамой в подъезде. Мы даже не говорили, только плакали: мы не виделись восемь лет. Кто-то, наверное, донес, потому что отец узнал об этом, жутким образом меня излупил и отправил с глаз долой.  
— Как объяснить, что он не позволял вам даже встречаться?  
— Не простил, что она от него ушла. Он нас ей не отдал. Сначала отец хотел поделить детей, но мама на это не пошла. Это был мудрый шаг, потому что мы с сестрой — погодки, и вдвоем мы выстояли. В первый раз мама уходила от отца в 43-м году, когда она была беременна Надей, а у отца был роман с Ниной Кармен, женой режиссера Романа Кармена. И тогда Светлана обратилась к Сталину. Маме дали квартиру, дачу и машину с шофером. Отец покрутился-покрутился, потом прибежал: "Я тебя люблю, прости!” И она, конечно, простила, на что Сталин сказал: "Все вы бабы — дуры! Простила — ну и зря!”. И когда в конце 45-го мама опять ушла от отца, а Светлана попыталась снова с этим сунуться к Сталину, ответ был такой: "Нет, пусть решают свои дела сами. Ей было трудно — я помог, а больше ей помогать не хочу”.  
— А ваш отец не пытался ее вернуть?  
— Пытался. Но она не хотела. Тогда он поехал стрелять ей по окнам. Мама жила в Еропкинском переулке на Арбате, где у бабушки были две комнаты в коммуналке на первом этаже. К счастью, пуля попала бабушке в бриллиантовую серьгу. Ее вырвало из уха, а мама убежала через кухню и спряталась у друзей. Это были такие паратовские номера. У мамы был любимый фильм в юности "Бесприданница”, где Паратов Ларисе шубу под ноги бросал.  
— Несмотря на последующие браки, Василий Сталин продолжал любить свою первую жену — вашу маму?  
— Во всяком случае, он не дал ей развода. Она хотела развестись, потому что ее на работу не брали: в паспорте стоял штамп, и все боялись ее брать. И тогда женщина-домоуправ у бабушки на Арбате сказала: "Галя, давай мне паспорт!” Бросила его в печку, и маме дали новый, уже без штампа. Так что, когда отец с Катериной Тимошенко расписывался, он с мамой не был разведен.  
— Когда же вы смогли жить с мамой?  
— В 53-м, уже после смерти Сталина, она писала Ворошилову, и нас ей отдали. Отец уже был арестован.  
— Екатерина Тимошенко действительно была злой мачехой?  
— Я очень ее не любил и еще долго недобро ее вспоминал, но, когда стал старше, начал ее жалеть и понимать причины ее жестокости. Как-то она мне позвонила уже после смерти отца. Я к ней пришел часа в два дня, а закончили мы беседу на следующий день в то же время. Сутки проговорили. Отец ее никогда не любил, иногда бил… этот брак собрали "доброжелатели”. В любом случае, она наказана. Сын умер от передозировки наркотиков, а дочь была очень больна.  
— Я читала, что она вас с сестрой била смертным боем. У Нади даже почки были отбиты. Чем можно колотить ребенка, чтобы нанести такие травмы?  
— Плеткой. У нас собаки были. Для наказания держали кожаную плетку. Если ее взять наоборот, человека можно убить. Не хочется вспоминать. Пусть это останется на ее совести. Я понял, что всех надо прощать. Возможно, во мне говорит профессия. Прежде чем играть персонаж, надо понять, почему он поступил так, а не иначе.  
— Вы ездили к отцу в тюрьму?  
— Ездил. Мне его было жалко. Я много лет не прощал ему маму и всю свою жизнь, но спустя годы все, конечно, простил. Он понимал, что его жизнь искалечена. Как-то, когда он кипишился, мама сказала: "Вась, не можешь ли ты взять себя в руки?” Ей было стыдно за его пьяный дебош. Он ей сказал: "Неужели ты не понимаешь, что я живу до тех пор, пока жив мой отец”. Так и случилось. Его посадили меньше чем через месяц после смерти Сталина.  
— Психологически его можно понять…
— Наверное. Тут еще роль сыграла война, которая дала послабление и искалечила ему жизнь. Отец ведь на фронте начал заливать глаза.  
— Вокруг смерти Василия Сталина много слухов. Будто его отравили или сделали смертельный укол. Капитолина Васильева вспоминала, что не видела швов — значит, не делали вскрытие.  
— Что говорить, если ты не знаешь. Столько читаешь вранья о своей семье! Знаете первый закон истории по Цицерону? Бояться нужно какой бы то ни было лжи, а потом можно не бояться никакой правды. Швы были. Я это видел, и Надя видела, у меня зрительная память, как мгновенная фотография.  
— Вы почувствовали горе?
— Ошеломляющее горе было, когда умерла моя мама и когда не стало моей сестры — близких мне людей. Отца было жалко, я понимал, что его жизнь загублена, но тогда еще я его не прощал. Это позже пришло, когда я сам доехал до сороковника. Потом его прощала мама, она его любила, конечно. Говорила: будешь старше — поймешь, у отца ужасающее окружение и ужасающая жизнь. После смерти его матери, Надежды Аллилуевой, каждый старался на нем что-то сделать, куда-то завлечь: кто в койку, кто на попойку.  
— О жизни Надежды Аллилуевой написано немало. Отчего-то запомнилось, что она носила штопаные вещи.  
— Они жили небогато. Это же не теперешние вожди. Она и рожала в обыкновенном роддоме. Когда бабушка поехала в Германию, она привезла себе какие-то наряды. Потом нам отдали сундук с ее вещами. В одном платье ее похоронили, еще было, как сейчас помню, черное шелковое платье с черным жакетом, очень элегантное, с аппликациями, бежевое летнее платье, пальто с котиковым воротником и туфли, которые я отдал в театр "Современник” для спектакля. 

— А вам никогда не предлагали сыграть роль Сталина?  
— Предлагали. Это пошлость, я бы не стал этого делать никогда. Я один раз чуть дрыгнулся, когда меня Сергей Федорович Бондарчук позвал играть в фильме "Красные колокола”. Даже поехал на пробы. Тогда я был мало похож на Сталина. Потом приехал домой, и мама сказала: "Подумай, тебе это нужно? Это такие нервы!” Однажды вообще бешеный гонорар предлагали. Я бы согласился, если бы это снимал Висконти и был бы изумительный сценарий. Можно работать с большим мастером, чтобы не плохого или хорошего Сталина изобразить, а правду истории. Его сыграть вообще-то интересно. Может быть, когда-нибудь будущий Шекспир напишет его характер во всех противоречиях и сложностях. Но пока такого не попадалось.
— Кто из исполнителей роли Сталина подошел ближе всех?
— Все по лекалу делалось. Пожалуй, интереснее всех из тех, кого я видел, американский актер Роберт Дювалл, который играл его в фильме "Сталин”. Это была интересная попытка показать именно многозначность личности.  
— Александр Васильевич, как вы относитесь к инициативе московских властей повесить в городе портреты Сталина к 9 Мая?  
— Никак не отношусь. Меня это мало трогает. У меня тоже к нему сложное отношение, но победу от него отставить можно, а его от победы — нельзя. И никуда не деться — это правда истории. Можно говорить, что он был дурак и ничего не понимал в войне, а выиграли вопреки ему. Но есть Жуков, Конев, Баграмян, Рокоссовский, конструкторы по танкам, самолетам — люди, которые с ним общались и поражались его эрудиции, подготовленности. Он был главнокомандующим, выиграли войну при нем, и его имя играло очень большую роль. Я не собираюсь беспокоиться и дергаться на эту тему. Верю, что истина — дочь времени, а не авторитетов (эта мысль принадлежит Фрэнсису Бэкону). Сегодня — одни, завтра — другие. У вас свое представление об Иване Грозном, у меня — свое.  
— Если бы вы захотели поставить пьесу об Иване Грозном, пригласили бы Мамонова?  
— Не пригласил бы никогда, потому что я прекрасно понимаю, что это не плакатный трехкопеечный образ. Грозный был совершенно другим человеком, это все пиар вокруг него, как и вокруг Петра Первого, у которого гораздо меньше добра и больше зла. Мы судим о нем по старому фильму Петрова с Николаем Симоновым в главной роли. Когда Петр умер, Россия праздновала.  
— Когда умер Сталин, многие люди, простите, тоже праздновали!
— Это не было так, как сейчас говорят. Послушаешь, все считали себя антисоветчиками, графами и князьями. Особенно актеры любят этим заниматься. Время было другое, и нельзя с сегодняшней точки зрения смотреть на тот период. Сталин превратился в миф, он стал легендой. А миф — это сливная яма. Раньше о нем рассказывалось в небесных тонах, теперь — в адских, но Сталин между тем и другим.  

— Но он чуть не стал именем России. Никакая другая фигура не вызывает такого раскола в современном обществе.  
— Мне кажется, это создается искусственно. Мы же красные и белые. Сталин не мог остановиться после Гражданской войны, и это противодействие продолжается. Для чего сталкивают сталинистов и их противников? Ведь какая-то цель существует. Общество живет неблагополучно, а этим можно занимать умы. Как только страна уходит в кризис или вираж, сразу вынимается Сталин и начинают им трясти. Забудьте уже! Прошло 55 лет как его нет, за это время можно было построить три разных общества. Почему немцы Гитлером не размахивают? По опросам, которые проводились после войны, 45 процентов считали Гитлера важной фигурой. Но жизнь становилась лучше, и количество приверженцев падало, дойдя до трех процентов. Если бы наши люди жили лучше, потребность в фигуре Сталина исчезла бы.  
— Какой период в жизни Сталина вам интересен с точки зрения драматургии?  
— Сталин был очень умным человеком, он хорошо знал и понимал, что делает. Мне было бы интересно понять, что он думал, когда часами сидел ночью в кресле и смотрел в окно, которое выходило на лес. Какие мысли он перебирал? Почему он захотел исповедаться? Ведь исповедь была. Священника трясли при Хрущеве со страшной силой, но он ничего не сказал. В чем исповедовался человек, который сам себя поднимал до бога? Я очень люблю Ибсена. Меня захватывает тема человека, оставшегося в одиночестве на холодной вершине. Никто из нас никогда не был на той вершине, где находился Сталин, ни один журналист, ни один писатель.  
— Вы встречались с внуками Рузвельта и Черчилля. Какое впечатление они на вас произвели?  
— Совершенно неинтересные, партикулярные люди, говорить с ними не о чем. Нас приглашали в Киев на презентацию Международного фонда "Бабий Яр”. Когда я понял, что Бабий Яр — повод для сбора денег, больше на это мероприятие не ходил. Посмотрел Киев и уехал.  
— Вы одинокий человек?
— Почему одинокий? У сестры Нади остались дочка и внучка. Она прекрасно учится, собирается поступать в МИИТ.  
— Простите, а почему у вас нет собственных детей?  
— А я не хотел детей. Я прожил жизнь и знаю, что это такое. Жена меня понимала. Двадцать лет мы прожили счастливо, потом жизнь нас развела. Два года назад Даля умерла.  
— Недавно состоялась премьера спектакля "Та, которую не ждут” Алехандро Касоны, где триумфально сыграла Людмила Чурсина. Западная драматургия вам интересней современной? Тот же Ибсен, к примеру.
— Ибсен, конечно, трудный для зрителя, отравленного телевидением. Но я в театре 40 лет и могу ставить то, что меня волнует. И в этом мое счастье, хотя для карьеры, наверное, требовалось другое. Потом я приверженец психологического театра. Выше этого пока ничего не придумано. Была пьеса "Снеги пали” на тему войны, она у нас в театре шла 17 лет с громадным успехом. Я ставил Бориса Кондратьева.  
— Александр Васильевич, вы ставили в Японии Чехова, Горького и Уильямса. Как вам работалось с японскими актерами?
— Потрясающе. Я их обожаю, и это взаимно. Когда-то Станиславский мечтал именно о таком актерском братстве. У них школа наша. В этой студии преподавали наши педагоги. Актеры понимают язык русского театра. Им не надо говорить два раза. У меня был контракт на два месяца, а уже через месяц спектакль в общем был собран. У нас это невозможно. Продюсер объяснил: "Во-первых, ты знаешь, что ты хочешь, а во-вторых, японские актеры веками привыкали к вниманию и к дисциплине”.  
— Чем спасаетесь, когда плохо?  
— По-разному. Я вообще книгочей. Иногда могу выпить, даже крепко. Это, правда, не помогает, особенно с годами.  
— Вы когда-нибудь навещали могилу Сталина у Кремлевской стены?  
— Нет. А зачем? 

Елена Светлова. Московский Комсомолец № 25303 от 17 марта 2010 г.                                    

Договориться об интервью с Лениным мне удалось не без труда: не потому, что он никого к себе не подпускает - он передвигается без всякого внешнего церемониала или мер предосторожности, как самый обычный человек вроде меня - а из-за его чрезвычайной занятости. Он работает круглые сутки - даже больше, чем другие Комиссары [наркомы - прим. перев.]. Наконец, у него выдалась свободная минутка, и я через весь город отправился в Кремль.

Сразу после приезда в Россию я предусмотрительно выправил себе пропуск, чтобы мне не докучали чиновники или полиция: этот пропуск позволял пройти и за кремлевские стены.

Вход в Кремль, естественно, охраняется, ведь там расположена резиденция правительства, однако, чтобы попасть туда, требуется выполнить не больше формальностей, чем при посещении Букингемского дворца или Палаты общин. Небольшая деревянная будка за мостиком, где гражданский служащий выдает пропуска, да несколько обычных солдат, один из которых эти пропуска проверяет - вот все, что можно увидеть у кремлевских ворот.

Постоянно приходится слышать, будто Ленина охраняют китайцы. Но здесь никаких китайцев не было. Меня пропустили, и, поднявшись на небольшой холм, я подъехал к зданию, где живет Ленин, ориентируясь на большой пьедестал, на котором раньше стоял памятник Александру II - теперь его убрали. У подножья лестницы стояли еще двое солдат - тоже не китайцев, а молоденьких русских. На лифте я поднялся на верхний этаж, где обнаружил еще двоих молодых солдат, опять же русских (всего мне довелось побывать в Кремле три раза, и китайцев я там не видел).

Я повесил пальто и шляпу в прихожей, прошел через комнату, где работали клерки, и оказался в помещении, где заседает Исполнительный комитет Совета народных комиссаров [автор, судя по всему, спутал два разных органа - Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК) и Совет народных комиссаров (СНК) - прим. перев.]: иными словами, в зале заседаний Кабинета министров Советской республики.

Я приехал точно в назначенное время, и мой спутник прошел дальше (в России комнаты непременно расположены анфиладами), чтобы сообщить Ленину о моем прибытии. Затем он проводил меня в рабочий кабинет Ленина, где мне пришлось минуту подождать, пока он придет. Сразу же замечу, что ничего величественного во всей этой анфиладе не найдешь. Помещения обставлены добротной, солидной мебелью, зал заседаний полностью отвечает своему назначению, однако все выглядит очень просто, и повсюду царит рабочая атмосфера. Я не обнаружил и следа показной роскоши, о которой столько приходилось слышать. Впрочем, едва я успел прийти к этому выводу, как в комнату вошел Ленин. Это человек среднего роста, лет пятидесяти, живой, хорошо сложенный. В чертах его лица на первый взгляд обнаруживаешь что-то китайское, однако его волосы и бородка клинышком имеют рыжевато-коричневый цвет. У него большая круглая голова, широкий и высокий лоб. В ходе беседы на лице Ленина сохраняется дружелюбное выражение, и вся его манера держаться, несомненно, располагает к себе.

Он говорит четким, хорошо поставленным голосом; в течение всего интервью он ни разу не заколебался с ответом и не выказал ни малейшего замешательства. Могу без сомнений сказать одно: он произвел на меня впечатление человека с ясным и холодным умом, абсолютно владеющего собой и предметом разговора, выражающего мысли с ясностью столь же неожиданной, сколь и приятной. Мой спутник уселся по другую сторону стола, чтобы в случае необходимости выступить в роли переводчика; впрочем, его услуги не понадобились.

Коротко представившись, я спросил, на каком языке мы будем разговаривать - французском или немецком. Он ответил, что, если я не возражаю, он предпочел бы вести беседу на английском, и, если я буду говорить четко и медленно, он все поймет. Я согласился; как оказалось, он нисколько не преувеличивал - за все время интервью, продолжавшегося три четверти часа, он лишь раз запнулся, подбирая слово, и то на секунду; он буквально в одно мгновение схватывал смысл моих вопросов.

Хочу сразу же пояснить: мысль об этом интервью овладела мною сразу же после приезда в Россию. Я столько всего хотел узнать, в голове роились десятки вопросов: если бы я начал свою командировку с этого интервью, то, чтобы получить все ответы, которые я жаждал услышать, понадобилась бы многочасовая дискуссия. Однако, поскольку я отложил это предприятие на последний месяц пребывания в России, на многие вопросы я нашел ответы самостоятельно, а другие отпали после интервью с Лениным, которое организовала из Лиона группа американских журналистов в виде обмена радиограммами.

Поэтому я решил наиболее плодотворно использовать отведенное мне жестко ограниченное время - промежуток между двумя важными заседаниями. Следовательно, обуздав свое любопытство, я ограничился тремя вопросами, на которые я мог получить авторитетный ответ лишь от самого Ленина - главы правительства Советской республики.

Я хорошо знал, что за человек мой собеседник; он же знал [судя по всему, в тексте опечатка, и следует читать 'не знал' - прим. перев.], что меня интересует. Поэтому ни о каких заранее подготовленных ответах с его стороны речи быть не могло. Я обсудил вопросы, которые намеревался задать, лишь с одним человеком - сопровождавшим меня Комиссаром: тот пришел в сильное расстройство и высказал мнение, что Ленин откажется на них отвечать.

Однако, к его искреннему недоумению, на все вопросы я без промедления получал простые и недвусмысленные ответы; после окончания интервью мой спутник даже высказал наивное удивление по этому поводу. Инициатива в разговоре была предоставлена мне. Я тут же перешел к делу, осведомившись, остаются ли в силе предложения, которые г-н Буллит привез на Парижскую конференцию [речь идет о Уильяме К. Буллите (William C. Bullitt), сотруднике американской делегации на Парижской мирной конференции. Весной 1919 г. он во главе специальной миссии прибыл в Москву, чтобы договориться об условиях прекращения военных действий в России. Однако позднее выработанный в ходе переговоров проект компромиссных предложений был отвергнут лидерами Антанты - прим. перев.]. Ленин ответил, что они остаются в силе, с поправками, которые может в них внести меняющееся положение на фронтах. Позднее он добавил, что в соглашении с Буллитом специально оговаривались возможные изменения, связанные с ходом войны.

Далее он заметил, что Буллит не понимает, каким мощным влиянием обладают британские и американские капиталисты, однако если бы Буллит был президентом Соединенных Штатов, мир, несомненно, в скором времени был бы заключен. Затем я вновь взял нить беседы в свои руки, спросив, как относится Советская республика к малым странам, отколовшимся от Российской империи и провозгласившим независимость.

Он ответил, что независимость Финляндии была признана в ноябре 1917 г., что он, Ленин, лично вручил тогдашнему главе Финляндской республики Свинхувуду (Svinhufvud) документ, содержавший официальное признание независимости; что в свое время Советская республика заявила: ни один ее солдат не пересечет границу [Финляндии - прим. перев.] с оружием в руках; что Советская республика решила создать нейтральную полосу или зону вдоль границы с Эстонией, и вскоре объявит об этом публично; что один из их принципов заключается в признании независимости всех малых народов; и, наконец, что совсем недавно они признали независимость Башкирской республики, и это при том, добавил он, что башкиры - народ слабый и отсталый.

После этого я задал свой третий вопрос: в случае, если дипломатические отношения с Советской республикой все же будут установлены, какие гарантии он может дать, что ее власти не будут вести пропаганду среди народов западных стран? Его ответ заключался в следующем: в ходе переговоров с Буллитом они заявили, что готовы подписать соглашение об отказе от официальной пропаганды. Советское правительство готово взять на себя обязательство о том, что официальная пропаганда вестись не будет. Если же пропагандой займутся частные лица, то они будут делать это на свой страх и риск, и нести ответственность по законам той страны, в которой они будут вести подобную деятельность.

В России, заметил он, нет законов, запрещающих англичанам вести пропаганду. В Англии же такие законы есть: поэтому Россию следует считать более свободомыслящей страной. По его словам, они не будут запрещать британскому, французскому или американскому правительству вести собственную пропаганду. Он резко отозвался о Законе о защите королевства (Defence of the Realm Act, принятый в Великобритании в 1914 г., ограничивавший некоторые гражданские свободы на период военных действий - прим. перев.); что же касается свободы печати во Франции, то он заявил, что как раз читает новый роман Анри Барбюса 'Clarte', и в нем два отрывка вымараны цензурой: 'В свободной, демократической Франции цензурируются романы!'.

Я спросил, не желает ли он сделать заявление общего характера, на что Ленин ответил: самое важное, что он может сказать - это то, что советский строй лучше всех прочих, и если бы английские рабочие и батраки знали о том, что он из себя представляет, они бы его поддержали. Он выразил надежду, что после заключения мира британское правительство не запретит публикацию в стране советской конституции. В нравственном отношении, отметил он, советский строй уже побеждает, о чем свидетельствуют гонения на советскую литературу в свободных, демократических странах.

Отведенное мне время истекло, и, зная, что Ленина ждут в другом месте, я встал и поблагодарил его. Затем, вернувшись тем же путем - через зал заседаний, секретарскую, лестницу и двор, охраняемый молодыми солдатами - я взял извозчика и поехал домой, чтобы осмыслить свою встречу с Владимиром Ульяновым.

Публикация из архива 'Guardian'

Четверг, 4 декабря 1919 г.

По материалам сайта: http://www.inosmi.ru