Главная > Наука и культура > РДС Россия делала сама. К 60-летию испытания первой советской атомной бомбы (продолжение)
РДС Россия делала сама. К 60-летию испытания первой советской атомной бомбы (продолжение)26-08-2009, 19:00. Разместил: ZLN |
|
Лев АЛАБИН. Распространяется такое общее мнение, что участники испытаний ядерного оружия были лишены всякой защиты и умерли от радиационной болезни. Оказывается, это далеко не так. Капитан Никифор Ефимович Лапаев был во время испытаний командиром роты дозиметристов и первым вошел на спецмашине в зону поражения, в еще не осевший ядерный гриб. Выглядит Никифор Ефимович, полковник в отставке, ветеран подразделений особого риска, отец четырех сыновей; бодрым и энергичным. Я слушал рассказ о его жизни, о далеких временах, о том, что некогда было страшной государственной тайной, а теперь обросло легендами и домыслами. Сложилось такое общее мнение, что участники испытаний ядерного оружия были лишены всякой защиты и умерли от радиационной болезни. Оказывается, это далеко не так. И вот его воспоминания, изложенные четким, военным языком. Н.Е. ЛАПАЕВ, ветеран подразделений особого риска, полковник в отставке ПОД ЯДЕРНЫМ ГРИБОМ Мои действия во время испытания первой атомной бомбы в 1949 году В ноябре 1947 года училище связи было сокращено наполовину, в том числе и рота, которой я командовал. Я был назначен командиром радиороты в Москве при 1-м полку связи МО СССР. Радиорота формировалась только радистами первого класса, переводимыми из других частей. После формирования 148-го ОБС (отдельного батальона связи) он был передислоцирован в Звенигород, где формировалось управление Семипалатинского полигона. Позже 148-й ОБС и я с ротой по железной дороге были направлены в район Семипалатинска и далее автотранспортом во вновь строящийся городок на берегу Иртыша. Радиосвязь была запрещена, радиостанции законсервированы. Грамотные радисты остались без работы и их переквалифицировали, в том числе и меня, в дозиметристов, а я приказом по управлению назначен младшим научным сотрудником, по сути дела, старшим дозиметристом. 28 августа, накануне испытания (взрыва), начальник оперативного отдела, начальник химслужбы и я по приказанию командира военной части 52605 (полигон) были направлены в район взрыва для проверки отсутствия в районе людей. А я, кроме того, должен был ознакомиться с дорогами в районе, строениями и размещением техники и объектов, подвергающихся воздействию взрывной волны, радиации и высокой температуры. Я объездил весь полигон, и стало ясно, что от вышки (центра) по радиусу располагаются: сектор капитальных строений, сектор танковой и автотракторной техники, сектор авиации, в спецокопах сектор продовольственных товаров. Расстояние между объектами 100–200 метров. Весь полигон был разделен на три пункта: управление и жилгородок – пункт М, научный городок – пункт О, непосредственно полигон – пункт П. Пункт П находился в 30 км от пунктов М и О. Все руководство полигона размещалось на пунктах М и О, там были простые, малообустроенные здания с кабинетами, без всякого комфорта. Там находился и кабинет «Бороды» – начальника всего полигона. По-другому нам тогда имя Игоря Васильевича Курчатова было неизвестно. После того как мы обследовали безлюдный район, начальник химслужбы зашел в отсек сектора продовольствия, взял бутылку вина и закуски на троих и предложил за успешное завершение задания выпить по рюмочке. Не успели мы окончить этот «ритуал», как неожиданно появился начальник полигона – генерал – с вопросом: «Вы чем тут занимаетесь?» Начальник оперативного сектора – полковник – ответил на это: «Товарищ генерал, а мы думали, что остаемся здесь в качестве подопытных кроликов». Генерал улыбнулся и успокоил нас: «Ну хорошо, что все нормально, налейте и мне рюмочку». Так закончился канун перед днем взрыва 1-й атомной бомбы. Утром 29 августа автомашина, укомплектованная приборами, была готова к выезду на объекты. Машина была оснащена защитной свинцовой плитой толщиной примерно 2 см в кабине и в кузове. В 8 часов утра весь личный состав был выведен из помещений пункта П в поле на высотку в 500–700 м. Все надели противогазы и легли на землю лицом вниз. Мне же начальник дозиметрической службы подполковник Зикеев предложил остаться в помещении и понаблюдать за показаниями приборов. Я остался. Через пару минут открылась дверь, и вошел начальник полигона, с которым мы выпивали накануне. Он лично решил проверить, что все помещения покинуты. Обнаружив меня, он нецензурно обозвал меня: – Что ты здесь... делаешь? – Мне приказал наблюдать за приборами полковник Зикеев, – ответил я. – Он такой же, как ты, марш за всеми! Я бегом добежал до сопочки, куда были выведены все: и начальники, и подчиненные, и солдаты, и офицеры, и научные сотрудники. Они в противогазах лежали вниз лицом. Через 5–6 минут прогремел взрыв, земля затряслась под нами. Землетрясение было в 4–5 баллов, как объяснили люди, которые его измеряли сейсмоприборами. Через 1–2 минуты полной тишины все вскочили и начали кричать «Ура!», бросать вверх головные уборы, обниматься. «ПОЛУЧИЛОСЬ!» Мне было не до этого. Я бегом понесся к приборам. Открыл дверь и, о ужас! Дверь, пол и все деревянные части помещения покрыты, как врезавшимися пулями, мелкими частями стекла от окон. Я понял, что если бы не мой «милый генерал», обругавший меня 15 минут назад и выдворивший меня из комнаты, я был бы куском мяса, истыканным стеклом. Говорят, что даже в Семипалатинске кое-где были повреждены стекла (примерно около 70 км от взрыва). Взрывная волна, световая вспышка и радиация – это три поражающих фактора атомного оружия. Явившийся начальник увидел меня целым и невредимым и очень обрадовался. Я доложил, что меня выгнал генерал, правда, не сказал, как мы за этот поступок им обласканы. Машина наготове, экипаж тоже, на горизонте еще не исчез «гриб» после взрыва. Мы отправились в путь, благо как проехать усвоено лично мною накануне, и я по пути давал указания шоферу где и куда повернуть, где остановиться для измерения. Я был первый, кто увидел последствия этого взрыва. Кроме шофера в машине находились еще трое моих подчиненных сержантов. Когда мы въехали в пылевое облако, то увидели, что дозиметрические приборы зашкалили. Автоматически включились аварийные сигналы: красный свет, зазвенел звонок. Шофер газанул, и мы быстро миновали опасную зону. 25 лет в силу обязательств я не только не мог говорить, как это на самом деле было, но даже упоминать о своем участии в этих испытаниях. Кроме того, я постоянно чувствовал за собой слежку соответствующих органов. Я был ответственный за контроль радиации на объекте, за соблюдением мер предосторожности и правил безопасности. Лично приходилось видеть скорую смерть нарушителей техники радиационной безопасности. Приведу два примера. На пункте дезактивации проводили замеры радиации у выходивших из зоны. Все полностью разоблачались и выдавалось чистое белье «под пломбой». Вдруг молодой солдатик нерусской национальности при проходе показал такую зараженность, что приборы зашкалили. Оказывается, в секторе продовольствия он добрался до печенья и прочих деликатесов. Наелся вдоволь, а, как известно, доза больше 50 бэр уже смертельна. Второй случай такой. Мы разбирали кирпичные завалы в одном здании. Руководил работами подполковник. Он был без противогаза и других мер защиты. На мое замечание с гонором ответил: «Старшим, товарищ капитан, замечания не делают. Я и не такое видел». Я доложил начальнику о таком нарушении. А закончилось все тем, что через неделю подполковник попал в госпиталь в безнадежном состоянии. На 4-й, 5-й день можно было наблюдать, как птицы: ястребы, вороны и другие, распустив крылья, двигались по степи, ни на что не реагируя. Это был результат облучения. Я лично благодарен академику Игорю Васильевичу Курчатову, который создал такие условия для работы в зараженной радиацией местности, что я и мои подчиненные, соблюдавшие необходимые меры, не подверглись поражению. Был у меня второй случай, когда я мог стать трупом. Дело в том, что, обследуя один подвал разгромленного здания, я не учел, что противогаз не защищает от газа аргон и, выйдя из подвала, упал в обморок. Спас меня подчиненный, сержант Жабинский. Он сорвал с меня противогаз, и я ожил. После увольнения из армии работал военруком ГПТУ, техникума, школы № 1 г. Кимры. Всегда проводил работу по противоядерной защите. Лично считаю, что сейчас в стране плохо проводятся мероприятия по защите населения. Наглядно это показалось при катастрофе на Чернобыльской АЭС. Подробные данные о моей службе хранятся в личном деле в кимрском военкомате и в Комитете ветеранов подразделений особого риска Российской Федерации в Санкт-Петербурге. PS. Никифор Ефимович Лапаев недавно умер, немного не дожив до 90 лет и до появления этой публикации. «Советская Россия» № 89, 20.08.2009 г. (Приложение «Улики» № 4, сс.10-12) Вернуться назад |