БОЛЬ И ДОЛГ НАШЕЙ ПАМЯТИ

БОЛЬ И ДОЛГ НАШЕЙ ПАМЯТИ  

Раздумья перед скорбной датой   

Стою перед скульптурной композицией «Разрушенный город» в голландском Роттердаме, а память переносит меня с берегов Атлантики на берега Волги, из 2016 года — в 1940-й. Тогда я ещё не ходил в школу, но ощущал тревогу взрослых. Врезались в память слова отца: «Разбомбили Роттердам, оккупировали Голландию. Немцы на этом не остановятся».    

МЫ ШЛИ С ОТЦОМ по Волжскому Откосу. Зазеленели липы над Волгой. Река в это весеннее половодье широко разлилась, затопив заволжские луга, и казалась нам морем. Такая мирная картина, а отец — в тревоге. Да, шёл 1940 год. Через год, 22 июня, не объявляя войны, фашисты сбросили бомбы на советские города. А 23 июня повестки из военкомата принесли отцу и двум моим дядям. Третий дядя, военный лётчик, уже воевал где-то на Украине. Все мальчишки и девчонки нашего дома и всех домов Советской страны оказались вдруг «детьми войны», хотя так называть нас стали уже в старости, когда всё меньше остаётся тех, кто сражался на фронтах Великой Отечественной.    

Называют ли сегодня «детьми войны» моих ровесников в Голландии и в других европейских странах? Такой вопрос я решил задать пожилому человеку, подошедшему с мальчиком, видимо, внуком, к памятнику «Разрушенный город».    

— Да, — отвечал голландец, — я был малышом, когда наш город разрушили немцы и оккупировали всю страну, но я не слышал, чтобы кто-то называл нас «детьми войны». В ту страшную бомбардировку погибла моя бабушка.    

И голландцы, и другие европейцы несли потери во Второй мировой войне. Но они несоизмеримы с потерями советских людей. В первый день войны под городом Гродно погиб отец моей жены — пограничник Павел Румянцев. Осенью 1944 года под Тарту фашистская пуля настигла моего отца, освобождавшего Советскую Эстонию. За четыре года войны в нашем классе половина ребят потеряли своих отцов. Чудом уцелела на оккупированной территории маленькая девочка Галя, будущая моя жена. Её мать фашисты в первые же дни войны отправили в концлагерь Равенсбрюк. И лишь в 1946-м больная женщина, выжившая в фашистской неволе, разыскала свою дочь.    

…Мы с голландцем продолжали разговаривать о войне. Его внук играл с другими ребятами. Мой собеседник сейчас на пенсии. В прошлом работал учителем истории.    

— Знали ли ваши ученики о потерях советского народа, о разрушенных городах и о победах Красной Армии, которые привели к разгрому гитлеровской Германии?    

— О войне я рассказывал на своих уроках, рассказывал о Сталинграде. Теперь, к сожалению, многое забывается. Сейчас другие реалии.    

— Да нет, — возразил я учителю, — сейчас те же реалии или очень похожие. Духовные наследники нацистов не успокаиваются. Их остановят только общее согласие и решительные действия всех европейцев. Вспомните 1933 год, когда Гитлер пришёл к власти, вспомните Мюнхенский сговор. В Европе надеялись, что фашисты двинутся только на восток, советские предложения о совместном противодействии Гитлеру были отвергнуты. В результате 14 мая 1940 года бомбы упали на ваш Роттердам, и теперь мы с вами стоим перед памятником с трагическим названием «Разрушенный город».    

— Вы правы. Всё, что мы помним, должны знать наши внуки.    

Тут мальчик позвал своего деда, и старый учитель стал прощаться. Перед уходом неожиданно добавил: «Внук спрашивает меня, почему в Европу двинулись беженцы. Приходится объяснять».    

* * *    

Я не знаю, как объясняет голландский учитель про беженцев, не знаю, как он проголосовал на референдуме о приёме Украины в Евросоюз, но интуитивно почувствовал, что голландского деда, как и меня, волнует будущее наших внуков. Уже сам факт, что учитель привёл внука к памятнику «Разрушенный город», говорит о многом. И меня не оставляет беспокойная мысль: всё ли я сделал, чтобы донести до ребят правду о Великой Отечественной войне? Ещё не все мои внуки побывали в эстонском посёлке Пуурмани, который освобождал от фашистов мой отец и здесь же 20 сентября 1944 года погиб. Я перечитываю внукам письмо заместителя командира роты: «Ваш отец старший лейтенант Крайнов А.Д., находясь впереди своей роты, пал смертью храбрых при освобождении эстонского посёлка Пуурмани».    

В советское время меня тепло встречали в эстонском Пуурмани, показывали в школе стенд с фотографиями освободителей. Там был и портрет моего отца. Мы вместе с эстонцами возлагали цветы к памятнику, возведённому над братской могилой освободителей. Теперь одному из моих внуков пришлось оформлять шенгенскую визу, чтобы побывать на могиле своего прадеда. Могилу он с трудом нашёл. Памятник и останки перенесли из центра посёлка за несколько километров на кладбище. Как бы я хотел ещё не раз услышать по телефону слова, которые взволнованно произнёс мой внук Дмитрий: «Дедушка, я положил гвоздики к памятнику на гранитную плиту, на которой выбиты слова: «Старший лейтенант Крайнов Александр Дмитриевич».    

Надеюсь, что мои внуки и правнуки побывают и в немецком Равенсбрюке, где четыре года страдала их прабабушка, и в белорусском Гродно, где погиб в первый день войны их прадед Павел Румянцев. Могила его неизвестна, но пусть постоят ребята у Вечного огня, увидят места, где одним из первых отражал их прадед фашистское нашествие.    

С нами остаётся память о подвиге дедов, прадедов, желание внуков вникнуть в историю своей семьи, а значит, и в новейшую историю страны. Наши внуки гордятся дедами, спасшими своё Отечество и освободившими Европу от фашистской нечисти. И тщетны попытки русофобов переписать историю. Памятник «Разрушенный город» в голландском Роттердаме, как и девочка на руках советского солдата в берлинском Трептов-парке, как и парижская площадь, носящая имя Сталинграда, и многие другие памятные места и обелиски святы для благодарного потомства.    

Ну а то, что происходит на Украине, в Польше, в Прибалтике, подогревается из-за океана людьми, не испытавшими ужасов войны. Снисходительное и даже благожелательное отношение к русофобам и носителям фашистской идеологии приветствуется в США, которые претендуют на свою исключительность.    

* * *    

Но времена меняются. За своё краткое пребывание в Нидерландах я успел почувствовать сдвиги в общественном сознании. Нежелание большинства голландцев открыть Украине двери в Евросоюз — это не только забота о своей экономике, которой не нужна излишняя нагрузка. В событиях на Украине начинают разбираться без американской подсказки. Что такое нацистская идеология, голландцы испытали во время Второй мировой войны. Как быстро можно зомбировать население, голландцы убедились на примере соседней Германии, превратившейся в 30-е годы прошлого века в фашистское агрессивное государство. «Разрушенный город» напоминает. Вот почему у большинства жителей Нидерландов свой взгляд на события на Украине.    

«Дети войны» стали стариками. Но мы ничего не забыли и обо всём пережитом обязаны рассказать детям и внукам. Я помню, как на мой родной город Горький осенью 1941-го падали бомбы, когда немцы стояли у стен Москвы. Фашисты старались разрушить в Горьком военные заводы. Но чаще бомбы попадали не туда, куда целился враг. Одна из бомб упала в центре города, недалеко от нашего дома. Погиб мой одноклассник. Наутро в нашем 2«Б» плакала наша учительница. И мы плакали. Я это запомнил. Я думаю, и голландский учитель истории не забывает свою бабушку. Его родной Роттердам был разрушен полностью. Предостеречь тех, кто сеет раздор и ненависть, — святой долг наш, «детей войны».

17—20 июня 2016 года

Леонард КРАЙНОВ.

Ветеран «Правды», член редколлегии международного журнала «Форум». Роттердам—Москва.

http://gazeta-pravda.ru/archive/issue/64-30415-17-20-iyunya-2016-goda/bol-i-dolg-nashey-pamyati/