КПРФ Северское отделение

СТОЙКИЕ ЛЮДИ
О сегодняшнем дне и перспективах фундаментальной науки, ее значении для инновационного развития, о людях, которые продолжают сохранять высокий интеллектуальный потенциал нашей страны, рассказывает лауреат Нобелевской премии, вице-президент РАН, депутат Государственной Думы РФ Жорес Алферов

– Жорес Иванович, разрешите вам как нобелевскому лауреату задать такой вопрос. Почему российских, советских ученых, которые приобрели всемирную известность своими изобретениями в области естественных наук, не так уж много среди лауреатов Нобелевской премии?
— Порой журналисты склонны утверждать, что наших ученых шведы чуть ли не преднамеренно обходили в оценке их открытий… Я так не считаю. Среди лауреатов Нобелевской премии в области естественных наук немало ярких имен, представляющих нашу страну.


Первыми российскими лауреатами стали Иван Павлов (1904 год) и Илья Мечников (1908 год), получившие Нобелевскую премию в области физиологии и медицины. К сожалению, в советское время до первой половины 1950?х годов существовали ограничения в области международного научного сотрудничества, это относилось и к контактам с Нобелевским комитетом. Но уже в 1956 году первый советский ученый — Николай Семенов — получает Нобелевскую премию за работы в области цепных химических реакций. Работы выполнялись в Физико-техническом институте в Ленинграде. Начиная с этого времени, советские ученые регулярно выдвигались на получение премии имени Нобеля и неоднократно получали ее.


Среди лауреатов — физики Павел Черенков, Игорь Тамм и Илья Франк, получившие премию в 1958 году за открытие и объяснение «эффекта Черенкова»; Лев Ландау (1962 год, теория конденсированного состояния); Николай Басов и Александр Прохоров (1964 год, фундаментальные работы в области квантовой электроники, которые привели к созданию излучателей и усилителей на лазерно?мазерном принципе); Петр Капица (1978 год, исследование в области физики низких температур, открытие сверхтекучести); ваш покорный слуга (2000 год, основные работы в области информационных технологий, исследования полупроводниковых гетероструктур); Виталий Гинзбург и Алексей Абрикосов (2003 год, пионерские работы в области сверхпроводимости); математик и экономист Леонид Канторович (1974 год, вклад в теорию оптимального распределения ресурсов).


Конечно, обращает на себя внимание 22-летний перерыв — с 1978 по 2000 годы — когда советским и российским ученым в области естественных наук Нобелевские премии не присуждались. Но я не думаю, что это делалось преднамеренно, объяснялось политическими причинами и т.?д. Шведская академия наук и Нобелевский комитет больше всего боятся присудить премию за слабую или ошибочную работу. Они предпочитают отмечать работы, проверенные временем. Поэтому всегда нарушается завещание Нобеля: выдавать премии «за работы предыдущего года».


Почему до 1940 года больше всех Нобелевских премий получали немцы и англичане? Вероятно, потому, что в Германии и Великобритании естественные науки — физика, химия, физиология и медицина — были широко развиты. Кроме того, лауреаты Нобелевских премий имеют право на выдвижение на получение этих премий своих коллег, работы которых они хорошо знают. Так что я бы не сказал, что советских, российских ученых подвергали дискриминации по политическим причинам.


— А чем объяснить, что пионерские работы по охлаждению атомов лазерным излучением, выполненные группой ученых под руководством профессора Вячеслава Летохова, не были по достоинству оценены, и Нобелевские премии за идентичные разработки получили два американских и один французский ученый? Разве это не пример определенного отношения со стороны Нобелевского комитета? Или сказалось то обстоятельство, что из-за отсутствия современного оборудования (необходимых лазеров) профессору Летохову не удалось продолжить свои исследования и внедрить их в экономику?
— Нобелевская премия присуждается за крупные научные открытия, а они часто делаются одновременно в разных странах. В подавляющем большинстве случаев можно смело сказать: если бы данное открытие не появилось в этой стране, его бы сделали в другой. Может быть, спустя год или несколько лет. Это относится даже к таким великим открытиям, как теория броуновского движения и квантовое объяснение фотоэлектрического эффекта. Они (наряду с открытием теории относительности, на котором я остановлюсь позже) изменили лицо физики ХХ века. Можно только поразиться тому, как Альберт Эйнштейн за один год опубликовал эти работы. И тем не менее… Если бы Альберт Эйнштейн не сделал их в 1905 году, это бы осуществил кто-нибудь другой. Развитие науки требовало изменения теоретических взглядов, поэтому новые работы должны были появиться. Единственное исключение, пожалуй, составляет общая теория относительности, которую А. Эйнштейн опубликовал в 1916 году. Она появилась благодаря личности Эйнштейна. Если бы он не открыл ее тогда, трудно сказать, когда бы она появилась. Может быть, через 20, 40 лет, а, может быть, только сейчас…


Вячеслав Летохов — замечательный российский ученый, который выполняет выдающиеся пионерские исследования, но впутывать сюда экономику не следует.


— Как вы думаете, почему научное лидерство России во многих областях не переросло в экономическое? Понятно, что в постперестроечное время экономику и науку подрезал недостаток средств, но ведь в советское время их выделялось достаточно. Может быть, механизм отечественной экономики тогда был выстроен таким образом, что научно-техническому прогрессу не придавалось первостепенного значения?
— Не будем забывать, что в советское время наше научное лидерство складывалось весьма постепенно и появилось не во всех областях. В силу политических причин мы не могли широко пользоваться достижениями зарубежных стран. «Железный занавес», созданный, прежде всего, Западом, вынуждал советских ученых зачастую «изобретать велосипед». Мы должны были все развивать сами.


Остановлюсь на близкой мне отрасли. До революции отечественной школы физики в России практически не было. Точнее, она находилась в зародышевом состоянии. Конечно, существовали отдельные достижения, например, открытие давления света Петром Лебедевым, но в основном в наших университетах на кафедрах физики повторялись работы западных ученых. В этой связи трудно переоценить заслуги основателя советской школы физики Абрама Иоффе, а также Сергея Вавилова, Леонида Мандельштама. Они поняли, что современная квантовая физика — основа развития технологий, которые были востребованы экономикой страны, поскольку проводилась гигантская индустриализация.
Целый ряд технологий появился у нас благодаря научно-техническим работам, которые активно велись в стране. Советский Союз — признанный лидер в космических технологиях, они до сих пор поддерживают престиж нашей страны и стимулируют научно-технические разработки. Эти технологии позволили нам активно использовать телевидение и Интернет. Но сама космическая индустрия развилась в свое время в результате создания системы ракетной доставки ядерных бомб. Так что вся отечественная экономика развивалась в значительной степени на основе научно-технического прогресса. И этому придавалось большое значение.


Почему в то же время существовали трудности с обеспечением населения продовольствием, товарами ширпотреба? Я считаю, что это результат ошибок в развитии экономики страны со стороны политического руководства. Однако это не имеет прямого отношения к тому приоритету, который придавался науке.


— Но ведь в то время в экономике страны существовали различные технологические уклады. В наше время дистанция между ними еще более увеличилась. С одной стороны — островки высоких технологий, элементы постиндустриального и информационного общества, с другой — натуральное хозяйство на селе. Ситуация куда драматичнее, чем в конце 80?х годов прошлого века, когда писатель Василий Белов на первом Съезде народных депутатов поставил в укор деятелям науки тот факт, что в деревне продолжают косить косой…
— В своем выступлении на Съезде я ответил Василию Белову. Сказал примерно следующее. В истории мировой литературы не было более блестящего, значительного феномена, чем русская литература ХIХ века. На протяжении каких-то 30 лет творили, изумляя читателей своими гениальными произведениями, Пушкин и Гоголь, Толстой и Достоевский, Некрасов и Тургенев. А между тем большая часть населения России оставалась неграмотной. Так что, винить в этом великих русских писателей? А какое отношение имели Басов и Прохоров, благодаря которым широко использовались лазерные технологии, к тому, что в личном хозяйстве колхозника продолжал преобладать ручной труд? Василий Белов сказал просто чушь!


Теперь что касается последствий реформ 1990?х годов… По?моему, мы должны сказать спасибо советской экономической системе за то, что эти реформы не привели к полному развалу общества. Если бы взять и разделить Соединенные Штаты на 15 независимых, зачастую недружелюбно настроенных по отношению друг к другу государств, я бы посмотрел, что произошло с этой великой страной и ее экономикой… Так вот, нашу огромную страну, где существовала централизованная система планирования, разрезали на 15 кусков. Поэтому говорить о каких-то продуманных реформах в постперестроечный период — значит заниматься пустой болтовней. Мы нанесли исторической России такой страшный удар, от которого она будет оправляться долгие годы.


Приведу простой пример. В советское время в Минске была создана компания «Планар», которая обеспечивала технологическими разработками всю электронную промышленность СССР. Помню, как однажды союзный министр электронной промышленности Владислав Колесников полушутя-полусерьезно рассказал мне, что ему приснился сон о том, что «Планара» нет. «А если его нет — значит, нет и электроники СССР», — грустно заключил министр.


Так вот, дурной сон сбылся, но, к счастью, не полностью. В результате развала СССР ряд предприятий компании оказались в других государствах. Тем не менее в Белоруссии удалось сохранить государственный научно-производственный концерн точного машиностроения «Планар». Как видим, мы, бывшие граждане бывшего СССР, необычайно стойкие люди. Потому что сумели сохранить хотя бы фрагменты экономики, которую разрушали самым жестоким способом.


Когда в 2000 году я получал Нобелевскую премию, формулировка комитета звучала так: «За базовые фундаментальные исследования, составившие основу современных информационных технологий». Да, благодаря исследованиям, которые мы проводили, развилась современная полупроводниковая электроника. Однако к этому времени по объемам производства электронная промышленность составляла лишь 20-25 процентов той, которая существовала в начале перестройки.


А ведь в советское время электронная промышленность представляла собой мощную империю: на более чем трех тысячах предприятий работали миллионы людей. Это производство было развито во всех союзных республиках, а особенно в России, Белоруссии и на Украине. Сегодня в России объем его так и остался на уровне восьмилетней давности, а во всех других республиках, кроме Белоруссии, его просто нет.


Конечно, определенное технологическое отставание Советского Союза от развитых стран бросалось в глаза, так что определенное реформирование экономики было необходимо. Но именно реформирование, а не разгром! В то время, когда Россия оказалась на обочине технико-экономического, социального развития, технологические процессы в мире продолжаются. Сосуществование различных технологических укладов, о чем писал член-корреспондент РАН Сергей Глазьев, — характерная черта не только национальных экономик, но и всего мирового хозяйства. Экономика стран «золотого миллиарда» развивается, прежде всего, за счет научно-технических достижений и неэквивалентного обмена со странами второго и третьего мира, — в то время как нам пытаются отвести сырьевую специализацию.


— Как писал академик Николай Федоренко, «мощный потенциал отраслевой науки в таких отраслях, как машиностроение, биотехнологии, электронная техника был практически утерян. К примеру, не менее 80 процентов станкостроительных предприятий изменили свой профиль, а около 300 современных технологий в таких областях, как аэрокосмическая промышленность, производство высокочистых материалов, станков с ЧПУ, промышленных роботов, биотехнология и других были утрачены безвозвратно».
Неужели все это мы действительно утеряли безвозвратно? Или ценой огромных усилий этот мощный потенциал все-таки удастся восстановить?


— Конечно, удастся. Я — оптимист, и всегда по этому поводу приводил шутку своего приятеля: «Россия страна оптимистов, потому что все пессимисты уехали».


Несмотря на очень трудные годы, мы сохранили такую организацию, как Академия наук. Сохранили научные учреждения в РАН и целый ряд ее школ, пусть и с огромными потерями. Развитие нанотехнологий позволит частично компенсировать промышленные потери, понесенные в связи с развалом СССР, и обеспечит востребованность исследователей ряда академических институтов.
Нанотехнологии позволяют за счет квантовых размерных эффектов строить материалы, структуры, приборы на новых принципах. Впрочем, принципам этим — многие десятилетия. Мы их развивали и осваивали в лабораториях много лет назад. Между прочим, в значительной степени наша Нобелевская премия 2000 года была связана, в том числе, с нанотехнологиями.


Электронная промышленность будет оставаться основным локомотивом развития еще 2?3 десятилетия. И для того, чтобы ситуация изменилась, должно измениться отношение государства к развитию передовых технологий.


Самые большие потери от реформ понесла отраслевая наука. А ведь отраслевые институты ранее и занимались тем, что доводили до производства принципиально новые образцы. Теперь отдельные лаборатории и прикладные институты просто исчезли. Когда же представители инвестиционных компаний обращаются в академические институты, то последние могут предложить им только новые идеи и иногда новые образцы. Вот почему мы говорим о «старт-апе», технико-внедренческих зонах, технопарках.


При создании и развитии технопарков необходимо проводить взвешенную государственную политику по развитию определенных технических и технологических направлений. Учитывать, какая промышленность сохранена в данном регионе, какие отрасли нуждаются в развитии. Недавно я побывал в новосибирском Академгородке и с большим интересом ознакомился с работами, которые ведутся в институтах. Должен сказать: молодцы! Перспективных направлений здесь очень много.


В свое время я предлагал создать технопарк на основе новейшего завода кремниевой микроэлектроники, который согласилась построить в Петербурге одна немецкая компания. В этом случае мы сразу же выходили на современный уровень в микроэлектронике. И на мировой рынок, поскольку компания принимала на себя ответственность за реализацию четверти продукции. К сожалению, идея погибла, увязнув в чиновничьих согласованиях.


Яркий пример интеграции науки и образования с целью подготовки высококвалифицированных специалистов для современной наукоемкой промышленности — создание Санкт-Петербургского физико-технологического научно-образовательного центра РАН. Здесь реализуется, наконец, предложенная еще Петром I в указе о создании государственной Академии «композиция» — Академии наук, Академического университета и Академической гимназии. Уверен, что обучение школьников, студентов и аспирантов непосредственно в контакте с активно работающими учеными, занимающимися с ними как в учебных лабораториях на лекциях и семинарах, так и в научных лабораториях, — необходимый путь подготовки научных кадров, которые позволят России выйти на лидирующие позиции в научном прогрессе XXI века.


Будут у нас кадры, — мы всегда можем догнать и перегнать развитые страны. Интеллектуальный, человеческий ресурс — главный ресурс России. Пока он еще не утрачен. Но для того, чтобы этот ресурс развивался, он должен быть востребован экономикой.


— Но интеллектуальный ресурс России убывает. В постперестроечное время «утечка мозгов» за границу приобрела огромные масштабы. Другая проблема РАН, которую отмечают исследователи, — это старение кадров…
— «Утечка мозгов» есть во всех странах. Существовала она и в Советской стране, хотя ее камуфлировали под маской «эмиграции в Израиль». Но на самом деле почти все научные работники, которые подавали заявление на эмиграцию в Израиль, оказывались потом в Соединенных Штатах. В США уезжали также ученые из Великобритании, Франции, Германии… Не только по материальным причинам, но также из-за высокого научно-технического уровня, прекрасной экспериментальной базы, востребованности научных исследований в этой стране. Эта утечка все равно бы произошла после того, как были убраны политические барьеры, — даже если бы у нас успешно развивалась экономика, и не было трагедии с развалом СССР. Если это явление не приобретает угрожающего для страны масштаба — это еще не трагедия, а один из факторов. Но все дело в том, что масштабы «утечки мозгов» на много порядков превзошли те, которые существовали в советское время.


Отмечу и другую сторону вопроса. Наука принципиально интернациональна. Всегда! Нет американской, немецкой, советской физики… Есть физика. Средствами общения ученых когда-то были латынь и письма, потом международные журналы, конференции, симпозиумы, а теперь сюда добавились еще электронная почта и Интернет. Ученый по своей природе всегда хочет поделиться результатами исследований, опубликовать их для того, чтобы ими пользовались. Принципиально, что его всегда волнует, — это пальма первенства. Как правило, он вообще не интересуется патентами и интеллектуальной собственностью на свои открытия. Поэтому наука интернациональна и ее результатами должны пользоваться все.


Для того чтобы результаты научных исследований использовались в нашей стране, они должны быть востребованы. Востребованы экономикой, о чем я уже говорил. Если экономика развивается на основе знаний, высоких технологий, а не сырьевых ресурсов…


— То есть если страна ориентируется не на то, чтобы являться «энергетической сверхдержавой», а на то, чтобы развивать «экономику знаний»…
— Вот. Тогда и востребованы ученые. Далее. Чтобы они не уезжали, наверное, необходимы определенные условия для работы. Это означает наличие современного оборудования и побуждающей к творчеству моральной атмосферы в коллективе, которая была во многих академических институтах в советское время. Должен быть спрос на исследования молодых ученых. Моя лаборатория в Санкт-Петербургском физико-техническом институте имени Иоффе — одна из самых молодых, возраст сотрудников — 30?40 лет. Но мы жили в основном на зарубежные гранты и контракты. И ряд моих талантливых учеников работает за границей. Я спросил одного: «Почему?» Он ответил: «На нашей установке я могу сделать все то же самое, но за месяц, а в Германии — за два часа». Чтобы сохранить сотрудников, мы прибегали к такому варианту: тех из них, которые работали за границей, оставляли числиться в институте без сохранения зарплаты. Они как бы находились в творческом отпуске. Для них это было очень важно: они знали, что, вернувшись в Россию, придут назад в свой институт.


— Предполагается, что в результате реформирования РАН, сокращения числа бюджетных ставок зарплата научного сотрудника достигнет 1000 долларов. Похоже, одну проблему худо-бедно удастся решить.
— Как я уже говорил, дело не только в зарплате. Что касается обновления имеющегося оборудования, то эту проблему трудно решить при настоящем уровне финансирования РАН. В начале «шоковой терапии», в 1992 году оно упало в 20 раз. Сегодня оно выросло, но по-прежнему в 3?4 раза меньше, чем было в советское время.


К тому же, я считаю, что, увлекшись лозунгом «повысим зарплату научному сотруднику», мы подзабыли о значении инженерного состава. В программе реформирования написано, что научный сотрудник к 2008 году будет получать 30 тысяч, молодой исследователь — 15?20 тысяч, вспомогательный персонал — 12 тысяч. Для нашего института большая разница между научным и вспомогательным персоналом, куда входят инженеры высокой квалификации, обслуживающие сложнейшие приборы и установки, совершенно неприемлема. Думаю, подобная проблема возникает и в других академических естественнонаучных институтах.


Реформирование фундаментальной науки нельзя проводить по неким лекалам. Сокращение числа академических институтов — далеко не простой процесс, если учесть, что возникли они не случайно. Я все больше восторгаюсь создателем нашего института и основателем советской школы физики Абрамом Федоровичем Иоффе. Он выделял сформировавшиеся новые коллективы из института путем создания новых институтов. И правильно делал. Потому что научная среда требует от лидера очень активного участия в научном творчестве.


С другой стороны, любой руководитель института сегодня завален таким количеством бумаг, что на научное лидерство у него почти не остается времени. Но мы не можем поручать это руководство чиновникам, ибо тогда будут происходить ужасные вещи. Значит, нужно работать, искать новые формы…


— Жорес Иванович, вы родом из Белоруссии, часто бываете у себя на родине, общаетесь с коллегами из Национальной академии наук. В чем, по-вашему, поучителен опыт Белоруссии, сохранившей фундаментальную и отраслевую науку?
— Руководство республики прекрасно понимает, что у Белоруссии нет сырьевых ресурсов, и экономику можно развивать только на той индустриальной базе, которая создана в советское время, — предприятий машиностроения, приборостроения, оптической промышленности, электроники, вычислительной техники. И то, что сегодня эта база сохранилась и активно развивается, нужно сказать большое спасибо Александру Григорьевичу Лукашенко. Он не дал разворовать промышленность, и сегодня научно-технический потенциал Белоруссии высок. Хотя им намного труднее, чем нам. Непросто было сохранить этот потенциал, но сейчас экономика республики построена в значительной степени на его использовании. Сохранились и исследовательские лаборатории.


Конечно, и в белорусской науке существуют проблемы. Есть определенная утечка мозгов за границу, хотя масштабы ее несопоставимы с российской. Но главное: белорусская наука востребована у себя дома. В целом научно-техническая политика в Белоруссии более разумна, чем в России.


У нас c белорусскими учеными есть ряд совместных программ, для их реализации имеется хорошая промышленная база. Санкт-Петербургский научный центр РАН и Национальная академия наук договорились о тесном сотрудничестве в рамках Парка высоких технологий. Именно в Белоруссии есть возможности для дальнейшего развития наших исследований и создания промышленного производства конкурентоспособных полупроводниковых электронных компонентов.


На рассмотрение в Совет Министров Союзного государства внесено предложение о разработке союзной программы «Гетероструктуры: СВЧ-радары, лазеры, светодиоды». Реализовать эту программу поможет такая форма сотрудничества, которая объединит академическую и отраслевую науку, а также производство. Предполагается, что проект программы включит несколько крупных проектов, которые будут разработаны с учетом тенденций развития приборов гетероструктурной электроники в мире.

Беседу вел Александр Мешков